60 лет назад ушёл из жизни Лука (Войно-Ясенецкий), архиепископ Симферопольский и Крымский
Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) – выдающийся хирург и святой советского времени. Он умер 11 июня 1961 года, шестьдесят лет тому назад.
Его секретарь Евгения Павловна Лейкфельд пишет о первых днях после его кончины, случившейся в Симферополе: «Панихиды следовали одна за другой, дом до отказа наполнился народом, люди заполнили весь двор, внизу стояла громадная очередь. <…> Были люди из разных районов, были приехавшие из разных далёких мест: из Мелитополя, Геническа, Скадовска, Херсона. Поток стихал часа на четыре ночи, а затем снова одни люди сменялись другими, снова лились тихие слёзы, что нет теперь молитвенника, что “ушел наш святой”. И тут же вспоминали о том, что сказал владыка, как вылечил, как утешил».
Партаппаратчики хотели, чтобы все сопровождавшие ехали до кладбища в автобусах, ни в коем случае не шли по городу пешком. Но все вышло не по их сценарию. Медленно, шаг за шагом, процессия продвигалась по улицам. До самого кладбища, все три километра, путь был усыпан розами. «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас…», – звучало над толпой.
На погребение архиерея прибыл архиепископ Тамбовский Михаил (Чуб). Власти, не желая, видимо, видеть его в дальнейшем епископом Крыма, запретили ему отпеть собрата-архиерея. Пришлось срочно звонить в Москву, разруливать ситуацию в центре. Партаппаратчики хотели, чтобы все сопровождавшие ехали до кладбища в автобусах, ни в коем случае не шли по городу пешком. Но всё вышло не по их сценарию. Медленно, шаг за шагом, процессия продвигалась по улицам. До самого кладбища, все три километра, путь был усыпан розами. «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас…», – звучало над толпой.
* * *
Сохранились немногочисленные магнитофонные записи проповедей архиепископа Луки. Сострадание к труждающимся и обременённым и в то же время покой и величие звучат в его голосе. Это певучая, захватывающая манера речи, широкое дыхание, властные речевые практики.
Его обаяние порой убеждает в истине христианства сильнее других свидетельств. В убедительности его слова заключается самая поразительная особенность его богословия. На амвоне он превращается в пророка, ведущего «малое стадо» в прекрасную страну. Он звал туда всем своим обликом, духовной подлинностью.
Его слова вырастали из всего строя богослужения, из радости Присутствия и предстояния перед алтарём. Почвой, на которой стоял святитель, было русское православие. По словам о. Александра Шмемана, «это почти неуловимое, от слов и определений тускнеющее и увядающее, сочетание всего того, что Федотов называл “кенотизмом” («в рабском виде Царь небесный…») с радостным, подлинно пасхальным “космизмом”, с какой-то почти нежностью к творению Божьему. То, что каждый русский интуитивно чувствует и любит в белом, радостном образе “убогого старца Серафима”, что совершеннее всего воплотилось в русской иконописи и храмостроительстве, в русском церковном пении, в русской “рецепции” византийского богослужения».
Владыка Лука любил православное богослужение, мог литургисать даже при пустом храме и говорить проповедь двум-трём старушкам. Сохранилось немало описаний вдохновенной службы Луки. Их оставил даже враг Церкви, уполномоченный Совета по делам Русской православной церкви: «Когда началась архиерейская служба, церковь была полна молящимися до отказа, даже на паперти был народ. Из алтаря епископа вели под руки два диакона, вслед шли священники и поставили Луку около паперти. Прислуживали два мальчика в церковных одеждах и старушка. Мне кажется, что вид престарелого, слепого, беспомощного архиепископа произвёл на верующих сильное впечатление. Священники, протодиаконы и хор служили до самозабвения».
* * *
Особенно знамениты миссионерские речи владыки – его послевоенные выступления в Троицком кафедральном соборе Симферополя о вере и атеизме. Их пересказывали, о них спорили, они становились предметом оживлённых разговоров. Позже они составили основу самиздатской книги «Дух, душа и тело», которая имела широкое хождение. Кажется, что эта книга, несмотря на немного устаревший язык, написана недавно. В ней поставлено немало актуальных вопросов. К слову, заметим, что сами понятия «давно» и «недавно» относительны. Динозавры вымерли 66 миллионов лет назад. Это давно? По сравнению с кембрийским периодом – недавно. Римская империя существовала давно? По сравнению с Египтом не так, чтобы очень. Минута, которая прошла, она давно? Конечно, мы можем подробно вспомнить, что было минуту назад. Но прошлое не вернуть. И, значит, те токи, которые текли и возбуждали нас, куда-то исчезли, и нужно некоторое усилие, чтобы погрузиться в реальную ситуацию прошедшей минуты. Сама же минута ушла, она безнадёжно давно.
Святитель пишет о тройственном составе человека: духе, душе и теле. Под душою он понимает психосоматику, а под духом то, что непосредственно связывает человека с Богом. Взаимоотношения духа, души и тела он рассматривает с точки зрения физики и медицины; затем обращается к философии. Он говорит о том, что мы обладаем не только пятью чувствами, у нас есть неизвестная физиологам способность. Автор приводит только наблюдения. Например, широко известны факты творчества во сне. Весьма важная подсознательная деятельность может иметь место и наяву, и в состоянии между сном и бодрствованием.
Владыка Лука пишет о том, что между телом и духом существует постоянная взаимная связь. Жизнь мозга и сердца и необходимая для них жизнь всех органов нужны только для формирования духа, и прекращаются, когда оно закончено, или вполне определилось его направление.
Если при жизни тела дух был теснейшим образом связан с телом, проникая во все атомы его, был его организующим началом, то почему после смерти эта связь исчезнет? Почему, спрашивает автор, немыслимо, что в момент воскресения по гласу трубы архангела восстановится связь бессмертного духа со всеми физическими и химическими элементами истлевшего тела и снова проявится организующая и творящая форму власть духа?
Дух жизни действует на человека: «Тихим сладостным потоком изливается любовь матери на прильнувшего к её груди ребёнка, страстное чувство супруга – на горячо любимую жену. Тихим и радостным светом озаряется душа человека, всегда творящего дела любви и милосердия, когда коснётся её благодать Божия. Что же это, как не духовная энергия любви?».
И этот самый дух связывает человека с миром животных и растений: «Вечером на цветущем лугу всё множество цветов поворачивается к солнцу, точно воссылая ему вечернюю молитву, а после его заката тихо засыпают, чтобы утром, повернувшись на восток, опять встретить его утренней радостной молитвой. Благоухание цветов – это фимиам Богу».
Между миром животных и миром растений, считает архиепископ Лука, нет непреодолимых границ. А раз дух жизни один для всех, он, согласно святителю, останется в вечности.
Монография близка по духу трудам прот. Сергия Булгакова. Оба они стали тайнозрителями Божественной славы и радости, раскрывающихся в Церкви. И того, и другого при желании можно обвинить в «пантеизме». В софийной мудрости и духовной энергии недоброжелатели могут увидеть некую эманацию Божества. И, наконец, два языка – язык дискурсивный, философский, научный и язык сердечного видения – существуют у Булгакова и Войно-Ясенецкого вместе, не сливаясь, не претворяясь в один язык. Это их общий недостаток.
Но разве в недостатках дело? Два богослова устремлены ко всему живому, подлинному; они не боятся коснуться каких-то спорных, но актуальных вопросов. Так, хирург в сане вопреки господствующим представлениям полагает, что мозг нельзя считать органом чувств и исключительным органом высшего познания. Таким органом, по его мнению, является сердце.
Святитель, опираясь на Библию, разворачивает целую панораму «сердечной проблематики». В своём трактате он вполне сознательно делает шаг в сторону библейского богословия. «Дух, душа и тело» содержит 105 цитат и ссылок на Новый Завет и 143 на Ветхий Завет. В то же время в трактате мы не найдём ссылок на писания Святых Отцов. Блаженный Августин, самый персоналистичный из всех теологов древней Церкви, является исключением, подтверждающим правило.
Конечно, можно говорить о том, что ему не хватало книг и времени, что годы, когда бы он мог заниматься богословием, были растрачены в тюрьмах и ссылках.
И в этом тоже знак времени. Патристика, связанная с утончённой греческой философией, перестала волновать многих верующих людей. Это было связано не только с понижением культурного уровня, но и с интеллектуальным движением воздуха. Архиепископ Лука, будучи практиком по преимуществу, это почувствовал. Конечно, можно говорить о том, что ему не хватало книг и времени, что годы, когда бы он мог заниматься богословием, были растрачены в тюрьмах и ссылках.
Но это только отчасти объясняет его богословский тренд. Ведь нашёл же он время на знакомство с результатами исследований физиков Томсона, Эйнштейна, Лоджа и Гери, философов Канта, Бергсона, Лосского и Соловьёва, биологов Дарвина, Геккеля и Гиса, химиков Бойля, Менделеева и Пастера, врачей и психиатров Флери, Пирогова, Ковалевского, Шилтова и Крафа-Эбинга. Одни эти имена говорят об энциклопедичности знаний святителя.
В сочинении «Дух, душа и тело» архиепископ Лука лишь касается противостояния веры и науки. Этому ложному противостоянию полностью посвящён написанный в первые послевоенные годы другой трактат – «Наука и религия».
Размышляя о научной мифологии, его автор пишет: «Научная деятельность движется, она есть процесс “созидания истины путём опыта и умозрения”. Этот процесс в науке есть нечто динамическое, становящееся: он проходит через вопросы, искания, сомнения, предположения, которые потом могут оказаться и ложными».
Эти его мысли приводят к утверждению: «Дарвинизм, признающий, что человек посредством эволюции развился из низшего вида животных, а не является продуктом творческого акта Божества, оказался только предположением, гипотезой, уже устарелой и для науки. Эта гипотеза признана противоречащей не только Библии, но и самой природе, которая ревниво стремится сохранить чистоту каждого вида, и не знает перехода даже от воробья к ласточке. Неизвестны факты перехода обезьяны в человека. Бывает скорее обратное в порядке вырождения. Дарвинизм противоречит Библии, но он представляет собой не науку, а лишь мнение учёных, противоречащее научно установленным фактам».
Получается, что позитивистская идея «чистой науки» – это чисто религиозная идея. Одни научные представления сменяют другие. Знание существует в контексте функционирования науки и в связи с определёнными практиками. Знание потому и знание, что объясняет и проясняет, упираясь в некие аксиомы, которые могут быть поставлены под сомнение.
Согласно Луке, эволюционистская перспектива изживает себя. Появляются другие объяснительные модели. Креационизм не хуже эволюционизма. Если мы возьмём проповеди архипастыря на Шестоднев, то при желании их можно интерпретировать как чисто креационистские. Но дело не в этом. Существует поле пересекающихся перспектив. Святой не отвергает эволюцию, но настаивает на её телеологической обусловленности, понимает её в контексте Божественного домостроительства, то есть меняет аксиоматику.
Сегодня эволюционистский объективизм существует как поле переработки сознания. И наоборот: сознание существует как поле физикалистской переработки – всё, что оно фиксирует, объясняется воздействием внешнего мира. Это различие зашито в нас, и мы не можем от него избавиться. Мы ставим проблему существования Бога из нашей сложности. У ищущего разума нет точки, в отличие от дарвинистов, к которой могут быть подогнаны данные наблюдений. Внешнее производится на внутреннем. А раз так, то, согласно Луке, архиважным становится вопрос: «како веруеши?».
Бог действует в мире. И учёные, если слышат Его, открывают новые горизонты. «Религия, – говорит святитель, – потому движет науку, что в религиозном опыте мы вступаем в контакт с вечным Разумом, Голосом мира. Кто любит Бога, тому дано знание от Него. Не потому ли часть великих открытий и изобретений принадлежит тем, которые были и великими учёными, и великими христианами».
Он полагает, что следование за Богом, а не материально-технический прогресс изменяет жизнь человечества. Нужно искать прежде всего Царства Небесного, а улучшение материальной сферы произойдёт в контексте нашего духовного роста.
Стоит отметить, что в трудах святителя тема воскресения звучит громко и отчётливо. Он свидетельствует о Событии. Говорит о нём как о той точке, находясь в которой только и можно теоретизировать. Бибихин и некоторые другие отечественные философы прочитывали слово «со-бытие» через дефис, как бытие вместе. Святитель размышляет немного в другом ключе. «Событие» с точки зрения этимологии – забытие, то есть завершённость. Делал – сделал. Христос совершил то, ради чего пришёл в мир. И можно говорить о Нём, находясь в поле объективного повествования. В то же время Он действует в мире. Поэтому речь о Боге возможна только как экзистенциальное слово. Слово, идущее из глубины сердца. «Забытие» – уже произошло, но ещё происходит. «Уже, но ещё не». Так это можно описать, если воспользоваться формулой Аверинцева.
Два богословских трактата Луки произвели большое впечатление на современников и вызвали у них неоднозначную реакцию. Знаменитый врач, академик И.А. Кассирский восклицал: «Как могло случиться, чтобы одна и та же рука водила пером при написании глубоко научных “Очерков гнойной хирургии” и религиозной книги о “Духе, душе и теле”?». В то же время многие смятенные волной атеизма души вновь обрели в своих сердцах веру, получили ответ на вопросы, на которые в ту эпоху было невозможно ответить публично.
Борис Колымагин
Кифа № 6 (274), июнь 2021 года
