Этот материал продолжает размышления о наследии одного из исповедников веры – архимандрита Сергия (Савельева). Для членов своей общины он всегда был старшим – с самого начала их общей жизни, задолго до тайного рукоположения в лагере. И именно как старший он не мог в течение всей своей жизни не задумываться больше, чем другие, об отношении к установившейся в стране на несколько поколений не просто безбожной, а богоборческой власти.
Вопрос этот, стоявший перед верующими в течение семи десятилетий, разные люди решали очень по-разному. Отец Сергий вспоминал, что в тюремной камере вместе с ним оказались в основном «непоминающие» – те, кто отказался поминать митрополита Сергия (Страгородского) после его «Декларации» 1927 года («ваши радости – наши радости, ваши победы – наши победы»). Спор между ними и о. Сергием закончился после объявления приговоров: «Через несколько дней вызвали и прочли бумажку, в которой заключался приговор: пять лет заключения в исправительно-трудовом лагере… Сердце болезненно сжалось, и тут я впервые, может быть, реально ощутил, что власть есть власть и что она с человеком может сделать всё, что захочет. Было очень сиротливо на душе… Ночь прошла томительно. Но к утру я снова был бодрый. Меня сильно потянуло в свою камеру, и, по моей просьбе, меня вернули в неё. Там я ещё застал старых обитателей, хотя и не всех. Один из них, иеродиакон Серафим, увидев меня, поспешил сказать мне, что его осудили на три года в лагерь. Сказав это, он безнадёжно покачал головой.
– Не горюйте, Бог не без милости, – сказал я ему.
– Хорошо Вам так говорить, – ответил он, – Вы в ином положении, Вы с митрополитом, они это знают и Вас выпустят.
– А Вы?
– Я против митрополита, и за это меня осудили.
Когда же он узнал мой приговор, то изумлённо воскликнул:
– Как так? За что же Вас осудили?
– За грехи, – ответил я».
Власть действительно не делала различий между верующими вплоть до того, что с середины 1930-х годов массово сажала даже обновленцев (конечно, прежде всего рядовых священников, чаще всего и не знавших о тесных отношениях своего руководства с ОГПУНКВД). Судьбу верующих разделяло и огромное множество совершенно невинных людей всех сословий. Так каким же образом следовало относиться к этой власти?
1899–1977
Виновата ли гражданская власть?
Внимательно читая архимандрита Сергия (Савельева), можно с удивлением обнаружить достаточно лояльные по отношению к гражданским властям, к Октябрьскому перевороту высказывания: «Да, состояние церковной жизни ужасно. Но если бы в завтрашний день не стало советской власти и к власти пришли бы другие люди, которые стали бы поощрять церковное движение, то внешне церковная жизнь стала бы богаче и даже значение её возросло, но это было бы обращение вспять, которое может быть только гибельным для всего нашего народа»1.
Удивление от таких оценок возрастает, если вспомнить, что в октябре 1929 года община Василия Савельева была фактически разгромлена, многим предстояли долгие годы ссылок и лагерей. Попробуем разобраться в этом, казалось бы, парадоксальном отношении к советскому строю, к власти, которая уничтожала церковь в России, сделала десятки тысяч верующих, прежде всего священников, невинными жертвами.
«В нашей стране в 17-м году утвердилась власть, которую возглавляют коммунисты. Такова воля Божья. Христиане принимают её не как приглашение на пир и не так, как принимают тюрьму заключённые, а как поприще для служения людям…»
«Суд Божий совершается над церковью Русской»
Можем ли мы утверждать, что отец Сергий поддерживал гражданскую власть? Ответ на этот вопрос совсем неочевиден. В одной из проповедей он так отвечает на него: «В нашей стране в 17-м году утвердилась власть, которую возглавляют коммунисты. Такова воля Божья. Христиане принимают её не как приглашение на пир и не так, как принимают тюрьму заключённые, а как поприще для служения людям…»2.
Лояльность власти не означает для отца Сергия одобрение и поддержку всего, что эта власть делает: «Русский народ, хотя и открыл в 17-м году новую страницу своей истории, но не нашёл в себе силы для созидания подлинно новой жизни и, к сожалению, сохранил на себе много “родимых” пятен от старого. Есть прямая угроза, что эти пятна перерождаются в злокачественные… Новая гражданская власть прельстилась использованием церкви в своих интересах, подобно тому как это делала старая власть. В этом нельзя не усмотреть зловещий признак того, что будущее жизни нашего народа складывается всё более мрачно»3. Горькая констатация того, что ожидаемые возможности изменения церкви, обретения ею чаемой свободы после революции, после освобождения от удушающих объятий государственной власти не были реализованы. И продолжение этой темы с сердечной болью в новогодней проповеди 1 января 1975 года: «Маркс говорил: “Религия – опиум народа”, a Ленин считал, что религия – это своего рода “сивуха”, которая отравляет сознание рабочего, лишает его образа советского человека, делает его неспособным к борьбе за достойное человеческое существование. Христиане же в своём стремлении защитить свою религию только мешают атеистам и безбожникам. Уж лучше объявить веру и христианство пережитками… Когда же священнослужитель усердно проповедует веру, с ним бороться труднее. А бороться с нами нужно, поскольку социализм и религия, коммунизм и религия – несовместимы. И вот я как христианин вступаю в новый год с сознанием, что моя жизнь, моё исповедание веры несовместимы с тем учением, которое сейчас господствует в нашем обществе, и что новый человек формируется так, чтобы быть не похожим на меня. Я не только не участвую в новой жизни – меня может быть даже рады совсем устранить»4.
Мы видим, что у архимандрита Сергия не было иллюзий. Но тогда как объяснить его определение революции как возможности обретения церковью свободы, как суда Божьего над теми, кто отступил от Бога, что он многократно повторял в своих проповедях? Как понять эти его слова: «Святая Церковь так настрадалась от льстивых объятий людей, которые через ложь и лицемерие прокрадывались внутрь церковной ограды и так истерзали душу её, что атеистическая власть, не нуждающаяся в лживом прислужничестве церковных людей, вожделенна для христианского сердца. Скажу больше, такая власть наилучшим образом, как власть, исполняет в своём атеизме служение Богу»?5
И разве не об этом же за сорок лет до проповеди отца Сергия писал своей общине из ссылки священномученик Сергий Мечёв (арестованный в ту же ночь на 29 октября, что и большая часть общины Василия Савельева): «Суд Божий совершается над церковью Русской. Не случайно отнимается от нас видимая сторона христианства. Господь наказует нас за грехи наши и этим ведёт к очищению. Совершающееся неожиданно и непонятно для живущих в миру. Они и теперь ещё стараются свести всё к внешним, вне Церкви лежащим причинам. Живущим же по Богу всё давно было открыто»6?
Почему святые люди видели в происходящих ужасных событиях суд Божий, путь очищения?
Историческое самоуничтожение церкви, грех сребролюбия
В предыдущей статье7 мы писали, что всю свою жизнь отец Сергий посвятил одной цели – вернуть церковь ко Христу, к обретению внутренней свободы. Время, когда он жил, было одним из самых тяжёлых и сложных в истории русского народа и русской церкви. И архимандрит Сергий становится «церковным Пугачёвым», как его однажды представил патриарх Алексий I (Симанский) иностранной делегации. Окружающая несправедливость, лицемерие гражданской власти, а порой и очевидные злодейства периферийны для него, политическое противостояние не имеет смысла в борьбе за церковь, за Христа в ней, не этот путь ведёт к цели.
Корень зла отец Сергий видит в подчинении церкви государству, подробно анализируя историю этого процесса8. Церковь свободного духа Печерских старцев и Сергия Радонежского, благословляющего великого князя, постепенно обмирщалась, добровольно принимала покровительство сильного государства, таким образом перерождаясь, превращаясь в одну из частей государственной машины, в которой уже нет Христа. В этом самоуничтожении церкви отец Сергий винит, прежде всего, иерархию, позволившую государству «подкупить» себя, в обмен на материальные блага подчинить церковь государственной политике, в итоге просто превратиться в одно из министерств царского правительства. Грех сребролюбия, стяжательства, по мнению отца Сергия, стал для исторической церкви основополагающим непреодолённым соблазном, который привёл русскую церковь к началу ХХ века в недостойное состояние.
Главная вина в разорении церкви – не на гражданской власти, а на церковной иерархии: «церковной жизнью руководят атеисты, только они скрыты в рясах, в драгоценных митрах и прочих регалиях». Более того, для церкви советская власть лучше, чем царская: «атеисты гражданской власти нашего времени – ангелы по сравнению с атеистами того времени. Наши хоть открыто говорят о том, что они атеисты и что они ведут борьбу с людьми, как они выражаются, ещё не изжившими старые религиозные предрассудки. А атеисты, которым было вверено руководство церковью в то время, носили маску защитников церкви, а по существу были вредителями церкви. Но разве не лучше атеисты открытые, нежели прикрытые?»9.
Новая жизнь открыла всю глубину падения церкви: «Раньше никогда не могли бы мы так говорить, как говорим сейчас. Раньше никогда не были открыты нам те язвы духовной жизни, которые теперь так смердят и отвращают людей от нас. Всё было скрыто, прикрыто золотом, всё было прикрыто богатством, шумом и всякими другими внешними украшениями. А теперь всё обнажилось, и за одно это мы должны благодарить Бога»10.
В революции отец Сергий видит очистительный поток, видит возможность вновь вернуться ко Христу, обрести свободу. Ужасы революции, террор, уничтожение элиты – это «бич Божий» для русских христиан, не сумевших сохранить свою церковь. Лишение имущественных привилегий и даже публично провозглашённая задача борьбы с церковной организацией по его мнению – благо для свободы церкви.
О Блоке и поэме «Двенадцать». Третий путь – покаяние и очищение
Из проповеди о поэме «Двенадцать»11: «В октябре 17-го года была не революция, – суд Божий, и этот суд совершился через обездоленные, угнетённые массы русского народа. Но суд Божий был не к смерти, он нёс собою надежду на воскрешение духа русского народа для построения жизни в большем соответствии с правдой Божией. Однако понять глубинную сущность совершившегося суда мало кому было дано»12.
И далее следует необычайно точный, глубокий и неочевидный анализ совершившихся событий, этой «глубинной сущности» произошедшего. «На Блока обрушился поток брани… – одним нужно было возвеличивание и оправдание происходящего в стране разгула, другие же видели в Блоке богохульника… Одни были упоены крушением старой жизни, другие испытывали смятение»13. Но ни те, ни другие не хотели понять, что октябрьская стихия была ужасна, люди перестали видеть друг друга «за четыре за шага», и Блок совсем не прославлял насилие: «Блок не был в смятении, не был и упоён этим крушением. Он принял его своим сердцем. В то же время он стремился прозреть даль, может быть, бесконечную даль, которая открывалась за этой вьюгой. Блок не ужаснулся действительности, он принял её, но принял не как что-то окончательное, а принял её в движении… Вьюга, недоступная для понимания другим, расступилась, открылась перед ним: сквозь вьюгу Блок увидел Христа»14. Вот ключевые слова для понимания отношения о. Сергия к гражданской власти! Принять сердцем действительность и, не оправдывая её мрак, как это делают одни, увидеть в происходящих событиях Промысел Божий, увидеть Христа в тех, кто, по мнению других, распинал Его.
Этот «третий путь» неочевиден и непонятен обеим сторонам, не принявшим поэму Блока. Он так же непонятен и многим, видящим в проповедях отца Сергия оправдание советского строя. В критические моменты истории проще всего либо присоединяться к государственной политике, либо огульно критиковать её, не предлагая реального выхода. Помимо прозорливости, своего рода дара пророчества, надо обладать ещё немалым мужеством, чтобы твёрдо стоять на позициях не светских, но христианских. Так было во все времена, и голос отца Сергия так и остался в его время «гласом вопиющего в пустыне».
Анализируя разбушевавшуюся стихию, разгул голытьбы, черни, он спрашивает: можно ли осуждать их, страшиться этого? И даёт по-настоящему церковный ответ: разгул не был её природой, а был спутником того, что она сбрасывала с себя многовековой гнёт. А вот «служители Христовы давно о них забыли, они были с теми, кто попирал народ…. Так вот скажите, как вам, священнослужителям, не стыдно было жить, заткнув уши, чтобы не слышать стона этих людей? А теперь вы в ужасе от их разгула. А не лучше ли было вам восплакать о себе как о главных виновниках того, что вы проклинаете?»15.
Призыв к покаянию церкви не был услышан. И сейчас, спустя полвека после страстных проповедей отца Сергия, этот призыв остаётся таким же необходимым, таким же неизбежным для обретения церковью свободы. И он звучит всё громче, всё больше людей – и в церкви, и вне её, слышат его. Блок «в своём гениальном прозрении видел над Русью светлое сияние»16. И наступит день, когда придут «люди в белой одежде», как пророчески было открыто отцу Сергию.
Замечательны заключительные слова проповеди: «Блок … правду голытьбы увенчал Христом. Это увенчание не только раскрывает смысл трагедии прошлой жизни народа, оно, как лучом света, освещает и будущее. Не ужасаться видением Блока нужно, а отдать свои силы, чтобы правда Христова воплощалась в нашей жизни. Это общенародное призвание. В этом призвании не только страдание, но и величие, которым почтил нас Господь»17. Пророчество отца Сергия устремлено в будущее, он видит в этом пути величие Промысла Божия. И, наконец, оно не ограничивается церковью, но распространяется на весь народ: «…увенчание Христом не обязательно принимать всем… И неверующие люди могут принять имя Христово как символ высшей правды, которую они, атеисты, исповедуют»18.
«Только чистые сердцем узрят Бога…»
Отец Сергий твёрдо отделяет церковь от политики, ясно осознавая «почти непереносимо трудную» задачу жизни по Евангелию в современных условиях: «Христианин не может быть причастен к политической жизни. Бог определил развитие нашей государственной общественной жизни в том направлении, в каком она развивается. Так тому и быть. Наше дело заключается в том, чтобы стараться наилучшим образом исполнить заветы Христа в этой жизни. Вот тут-то и начинается теснота для христианской души. Эта теснота порой бывает почти непереносимо трудной, и от нас требуется особая любовь к Богу, ко Святой Церкви, ко всему нашему народу, а через народ наш – и к каждой душе человеческой, чтобы не свернуть с тесного пути жизни туда, где полегче, пошире. Определив своё отношение к гражданской жизни, мы невольно оказались перед необходимостью более глубокого осознания своей духовной жизни»19.
В январской проповеди 1975 года, за два года до кончины, отец Сергий с горечью восклицает: «Это наше шестидесятилетие, которое прошло после Октябрьской революции, – сплошной позор для верующих людей!.. И в этом позоре никто не повинен, кроме нас самих. Только тёмные люди, люди с отравленным сознанием или злым сердцем могут говорить, что, мол, угнетается вера, что люди верующие не имеют возможности свободно исповедывать Христа. Никто не мешает! Мы сами стоим и качаемся из стороны в сторону, не можем прямо-то стоять … Мы – заснули, спим и, вероятно, будем спать до тех пор, пока терпение Господне не иссякнет»20.
Возможности для обновления церковной жизни, открытые в 1917 году, не реализовались, надежды не оправдались. Но не надо искать оправдание во внешних обстоятельствах: «Что, наши законы предписывают безнравственность? Покажите мне: где, в каком месте написано, чтобы безнравственно жили люди?… Но это люди так живут! Кто же эти люди? – Мы! Так о нас и нужно говорить, а нечего кивать на власть, что она нас безнравственности учит…Разве нас гражданская власть учит воровству? К чему нас призывает Господь после 1917 года? К созданию братской жизни, к созданию такой жизни, когда мы друг друга подпираем, когда мы друг с другом связаны узами нерушимого единства… для нас, христиан, не может быть никакой свободы, у нас свобода в сердце нашем: Где дух Господень, там и свобода! Если мы сейчас в таком паршивом виде, если мы ползаем и не можем поднять голову кверху, то потому только, что мы сами никуда не годны, мы сами – рабы наших страстей плотских и всяких грехов. Освобождайся от них с помощью Божией – и ты обретёшь свободу»21.
Отец Сергий был максималистом во всём, – он призывает не просто к духовному подвигу, но к сопротивлению Голиафу государственной политики, пропаганды, образования, к сопротивлению принятым правилам жизни и общественным отношениям. Как и в своей общине, он ставит основанную на словах Христа высочайшую планку, преодолеть которую, кроме него, очень мало кто способен.
«А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф 5:44).
Сердечная боль отца Сергия за состояние церкви, попытки сделать хоть что-то, пробить стену церковной бюрократии, вернуть церковь и прихожан ко Христу – трагедия праведника в пустыне разорённой церковной жизни. Ему остро не хватало союзников, тех, кто поддержал бы его в этой борьбе. И, теряя надежду, почти на уровне отчаяния, вырывается пронзительный крик души:
«Гораздо проще для неё (власти. – Ред.) найти “Смердякова”, и не где-нибудь, а среди нашего церковного брата. Остриг бы этот брат волосы. Бороду бы мог оставить, но подстриженной. А элегантный костюм, по последней моде сшитый по его костям, — это совсем нетрудное дело.
Советская… советская…
Была бы она здорова,
Господи, помилуй
Её и меня.
Но такого “Смердякова” и искать не надо. Он очень глубоко живёт в нас самих. И к гражданской власти наш “Смердяков” не имеет никакого отношения. У неё найдутся свои»22.
Какая радость для апологетов советского строя эта стихотворная молитва, если считать её произнесённой от имени автора! Но внимательно вслушаемся в слова отца Сергия, – за что же действительно он молится: «…только чистые сердцем узрят Бога. И узрят не только в иной жизни, но и в этой жизни, в нашей, повседневной. Наша власть для многих несправедлива, а христианин не подавляется этой несправедливостью, а просит Его, чтобы Он дал силу ей для совершения всякого добра, и сам полагает свои силы на то, чтобы помочь власти на этом очень трудном пути…
Я не считаю непреодолимыми препятствия, которые создаёт для свободной духовной жизни гражданская власть. Любовь Христова преодолеет эти препятствия. И когда это будет, а это будет несомненно, то прославится не только Христос, но и гражданская власть, и её атеизм будет иметь провиденциальное значение для жизни Церкви и всего народа…
Мы все едины, и атеисты нам нужны, и нужно, чтобы у них в руках был бич, которым бы они били христиан, когда они уклоняются от Христова пути. Мы же, христиане, будем благодарить Бога за то, что у них в руках крепкий бич, а их будем благодарить за трудное служение миру, которое выпало на их долю. Пусть же любовь наша будет предстательством перед Богом в первую очередь за них, а потом уже и за себя, грешных»23.
* * *
Вся жизнь архимандрита Сергия (Савельева) была исполнением заповеди Христа о Любви. Об этом свидетельствуют все, кто слышал его проповеди, был с ним рядом. Да и он сам называл себя проповедником «заговора Любви». И Любовь открыла ему глубокое, христианское понимание происходящих событий, путь русской церкви, понимание места и жизни христианина в России. Но это Откровение – и о нашем времени, о нашей жизни, потому что все проблемы, о которых он с болью размышлял, никуда не исчезли. Нам ещё предстоит изучить наследие отца Сергия, войти в него, сделать бесценным достоянием всего нашего народа, – и сделать следующий шаг.
«И ещё зёрна пали на землю добрую, и всходы поднялись и дали плод стократный» (Лк 8:8).
Текст статьи: Михаил Скворцов
Текст предисловия: Александра Колымагина
Фото литии: Екатерина Скворцова
————
1 Архимандрит Сергий (Савельев): Фрагменты о церковной жизни. «Православная община» № 56, 2000 г.
2 Архимандрит Сергий (Савельев). Господи, Господь наш, яко чудно Имя Твое по всей земли… Проповеди. Том III. – М.: Издательство Школы акварели, 2002. С. 244.
3 Там же. С. 237–238.
4 Архимандрит Сергий (Савельев). Господи, Господь наш, яко чудно Имя Твое по всей земли… Проповеди. Том IV. – М.: Издательство Школы акварели, 2003. С. 164–165.
5 Архимандрит Сергий (Савельев). Родной мой человек… Дневники, письма, воспоминания. «Православная община» № 35, 1996 г.
6 Священномученик Сергий Мечёв. «Поучимся у Господа и святых отношению к духовной семье». Письма к общине из ссылки. «Православная община» № 52, 1999 г.
7 «Кифа» №4, 2023 г. С. 17–20. «Заговор Любви».
8 Архимандрит Сергий (Савельев): Мы стремились осмыслить нашу церковную историю, «Православная община» № 55, 2000 г.
9 Архимандрит Сергий (Савельев): Фрагменты о церковной жизни. «Православная община» № 56, 2000 г.
10 Архимандрит Сергий (Савельев): Из проповедей в храме Покрова Пресвятой Богородицы в Медведкове. «Православная община» № 39, 1997 г.
11 Архимандрит Сергий (Савельев). Господи, Господь наш, яко чудно Имя Твое по всей земли… Проповеди. Том II. – М.: Академия поэзии, Московский писатель, 1999. С. 167–176.
12 Там же. С. 169.
13 Там же. С. 171–172.
14 Там же. С. 172.
15 Там же. С. 174.
16 Там же. С. 175.
17 Там же.
18 Там же.
19 Архимандрит Сергий (Савельев). Господи, Господь наш, яко чудно Имя Твое по всей земли… Проповеди. Том IV. – М.: Издательство Школы акварели, 2003. С. 233.
20 Там же. С. 173.
21 Архимандрит Сергий (Савельев): Мы стремились осмыслить нашу церковную историю, «Православная община» № 55, 2000 г.
22 Архимандрит Сергий (Савельев): Фрагменты о церковной жизни. «Православная община» № 56, 2000 г.
23 Архимандрит Сергий (Савельев). Родной мой человек… Дневники, письма, воспоминания. «Православная община» № 35, 1996 г.
