Интервью с учёным секретарём Свято-Филаретовского института Юлией Балакшиной
В 1990-е, 2000-е годы наша Церковь переживала горячее увлечение идеями Шмемана, появлялись отдельные священники и целые группы священников, которые пытались его идеи применять к жизни, к своей литургической практике, к церковному служению.
От многих людей приходилось слышать восторженные отзывы о посвящённой памяти протопресвитера Александра Шмемана двухдневной конференции Свято-Филаретовского института1. В связи с этим хотелось бы спросить, что в этом обсуждении порадовало больше всего лично Вас?
Порадовало прежде всего то, что это наследие отца Александра не устарело, не ушло в прошлое, не перестало вдохновлять. Когда труды Шмемана стали наконец издаваться здесь, в России, они становились настоящими бестселлерами. Все читали эти книги, обсуждали их. В 1990-е, 2000-е годы наша Церковь переживала горячее увлечение идеями Шмемана, появлялись отдельные священники и целые группы священников, которые пытались его идеи применять к жизни, к своей литургической практике, к церковному служению (некоторые из этих групп были представлены на конференции). Но в последние годы стало слышаться много критики в адрес о. Александра. Говорят и пишут, что идеи его не оригинальны, что то, что он предлагает, в жизни Церкви невозможно реализовать. Мне казалось, вдохновение, вызванное его трудами, ушло. И то, что это не так, для меня было очень важно.
Мне запомнился доклад дьякона Игоря Бескоровайного, который говорил о судьбе идей Шмемана в созданной им Православной церкви в Америке. По словам докладчика, те вещи, которые были органичны во время отца Александра, исчезают; люди не могут держаться на высоте того вдохновения, которое он когда-то им дал. Я при этом думала, что православная церковь в России не приняла ещё на самом деле того откровения Литургии, которое привнёс отец Александр. Да, есть некоторые приходы, общины, священники, которые это усвоили и пережили, но никак нельзя сказать, что это пережила вся Церковь. Поэтому очень важно, чтобы то литургическое вдохновение, которое привносят в жизнь верующих труды отца Александра, не уходило, и чтобы у церкви был шанс возрасти от того «глухого», почти бессловесного богослужения, которое сейчас мы так часто встречаем в наших храмах, до такого высокого и осмысленного служения и понимания Евхаристии, какое подарил нам отец Александр, и не только Евхаристии, но и других таинств.
Но если даже в Православной церкви в Америке, где имя отца Александра очень много значило и его опыт был воспринят, всё это начинает потихонечку нивелироваться, можно ли воплотить его подход всерьёз вне того сравнительно узкого круга, о котором Вы говорите? Видимо, церковная жизнь, воспринимаемая таким образом, требует непривычно больших усилий и на это не у всех хватает внутреннего ресурса.
В своём докладе на конференции Виктория де Хан говорила о том, что Шмеман очень рассчитывал на понимание. Для того, чтобы люди служили Евхаристию осознанно, они должны понимать, что происходит, они должны участвовать в ней не как марионетки, не как элемент церковного декора, не как сомнамбулы, в голове у которых происходит неизвестно что в то время, как фоном совершается некоторое действо, почему-то называемое Литургией. Нет! Отец Александр как раз мечтал о том, чтобы людям стало ясно: без каждого участника богослужения Литургия совершиться не может, потому что она и есть общее дело всего народа Божьего. Конечно, обретение смысла требует усилий.
Я думаю, что наше время – это время, когда нам нужна не только та традиционная аскетика, которую мы унаследовали от святых отцов, но и новая аскетика, которую я бы назвала аскетикой общения и аскетикой смысла. И если хотите, в Церкви сегодня нужна проповедь этой аскетики смысла, чтобы церковные люди стремились достигать понимания, не жалея на это своих сил. Мы призваны осмысленно участвовать в том, что происходит в Церкви и, в первую очередь, это касается участия в Евхаристии. Это первое, что бы я назвала: проповедь новой аскетики – аскетики смысла.
Второе – конечно, то, что отец Александр хорошо понимал, но, может быть, не успел сделать предметом своей прямой проповеди: Евхаристия рождается из общины, из реальных отношений, из церковного общения и является его плодом. Многие цитируют фразу из «Дневников»: «Ранние христиане: Тело Его на престоле, потому что Он среди них. Теперешние христиане: Христос тут, потому что Его Тело на престоле. Как будто бы то же самое, а на деле та основная разница, что отличает раннее христианство от нашего…» И мне кажется, что путь возрождения Евхаристии сегодня лежит через возрождение церковного собрания.
Насколько мне помнится, описание Евхаристии у о. Александра собственно и начинается с главы «Таинство собрания».
Да, это так. Но тем не менее если перечислить, что сейчас людьми воспринимается как компоненты евхаристического возрождения, то это будут открытые Царские врата, чтение анафоры вслух, целование мира… Можно перечислить ещё что-то, но в этом наборе не будет как первичного элемента именно этого: что должно быть собрание, из которого рождается Евхаристия.
Но это ведь предполагает, что собрание это существует не только в момент Евхаристии и что «литургия после литургии» не сводится к чаепитию после богослужения.
Конечно.
Это то, чего кардинально не хватает везде. И что здесь можно сделать?
Создавать общины и братства. Вернее, помогать их рождению. Но это не было темой прошедшей конференции, это тема отдельного разговора – что собирает людей.
Важная тема, о которой хотелось бы ещё поговорить – что такое евхаристическое возрождение. Каков его внутренний дух и смысл, а не только его внешние формы? И как удерживать этот дух и смысл, а не просто какой-то набор уже осуществлённых в некоторых храмах реалий – открытые царские врата, анафора вслух
Тогда поневоле возникает вопрос: в каком ключе тот разговор, который начался на конференции, мог бы быть продолжен? Обсуждение, которое началось на этой конференции, многих людей вдохновило. Какими мыслятся его возможные развитие и продолжение?
На конференции звучало несколько тем, которые хотелось бы продолжить и развить.
Одна из них, безусловно, – тема взаимоотношения, взаимодействия церкви и культуры. Отец Александр оказался не только очень тонким интерпретатором культуры, но и ярким явлением культуры, в первую очередь, русской литературы. В этом его уникальность, потому что когда в советской и постсоветской России культурная традиция была практически уничтожена, в среде русской эмиграции она продолжала развиваться. Происходило воцерковление культуры. И это воцерковление культуры в о. Александре нашло своё воплощение и выражение.
Вторая важная тема, о которой хотелось бы ещё поговорить, – что такое евхаристическое возрождение. Каков его внутренний дух и смысл, а не только его внешние формы? И как удерживать этот дух и смысл евхаристического возрождения, а не просто какой-то набор уже осуществлённых в некоторых храмах реалий – открытые царские врата, анафора вслух? А если говорить о духе и смысле, то это, конечно, вопрос о собирании церковного собрания и вообще о том, что первично. Потому что сейчас слышатся даже такие вопросы: а собирает ли сама по себе евхаристия церковь, даже такая евхаристия, которую совершают так, как учил отец Александр Шмеман? Или всё-таки церковь должна быть собрана Духом Святым, должна быть собрана на какое-то единое служение в пространстве единого общения, и уже из этого служения и общения может родиться евхаристия? Тут, конечно, сложно сказать, что было раньше – курица или яйцо, но если вспомнить различение мистического, мистериального и канонического пространств в церкви, то, наверное, мистическое пространство всё-таки первично, а в мистериальном оно находит своё выражение. С другой стороны, мы понимаем, что мистериальное пространство является как бы указателем, тем путём, который позволяет нам, живущим в мире сем, обратиться, прорваться к мистическому пространству. И то, как это взаимодействует, – очень важная тема для разговора.
Ещё одна тема – миссия церкви как её понимал отец Александр. На конференции был доклад на эту тему, но он только наметил здесь какие-то пути. И разговор о том, на каком языке говорит церковь в современном мире, как она может свидетельствовать, и о том, что сама её жизнь должна быть таким свидетельством, тоже очень важен. Остаётся и вопрос, насколько рассуждения отца Александра были связаны с реальностью его миссионерской деятельности и миссионерской деятельности ПЦА в Америке. Это связано и с американскими порядками, которые, как я понимаю, не предполагают сейчас миссии каких-то других церквей на территории Соединённых штатов.
А разве у них там не миллион разных церквей, и каждый человек может свою организовать?
Это не так. Возможно, согласно законодательству и так, но на практике (о чём приходилось слышать от знакомых) миссия, во всяком случае православная, мягко говоря, не приветствуется. И собственная миссия о. Александра даже в среде эмиграции, по свидетельству некоторых его духовных чад, происходила в личном общении, а катехизацию по его просьбе кто-то из его помощников проводил индивидуально на квартире. То есть таких публичных форм катехизации, как у нас сейчас, не было. Его беседы на радио «Свобода», наверное, могут считаться миссионерскими. А как он в Америке миссионерствовал, я не знаю, честно говоря.
Есть ли ещё какие-то темы, в которые хотелось бы углубиться впоследствии?
Мне хотелось бы вспомнить то, что я говорила на другой конференции, которая была в Доме русского зарубежья: о диалектике жизни в истории и выходе за пределы истории, об эсхатологии Царства. У Шмемана есть эта устремлённость, и литургию он понимает как путь к Небесному царству. Когда читаешь его дневники, особенно дневники, связанные с пребыванием в Лабель, видишь, что он переживает время и пространство своего летнего отпуска почти как переход в эсхатологическую реальность. Потом он возвращается в Нью-Йорк и там на него обрушиваются всякие дела, которые требуют включённости, гул, суета, рутинные дела, которые отрывают от свободной творческой работы, и он всё это мучительно переживает. Поэтому он очень любил чеховского «Архиерея», чувствовал своё родство с ним.
И на самом деле это ведь большой вопрос, связанный с миссией Церкви: как Церкви жить в истории и эту историю преображать. Потому что в практике жизни решение в каждой исторической ситуации должно быть каким-то своим. И это тоже тема, над которой стоит думать: как церкви жить в истории сейчас, а не выходить из неё и не прятаться от неё, даже за образами Небесного царства.
Беседовала Александра Колымагина
————
1 Конференция проходила в дни памяти о. Александра 13–14 декабря 2021 г. Программа конференции и ссылки на трансляцию заседаний доступны по ссылке https://sfi.ru/announcements/svidetel-very.html
Кифа № 1 (281), январь 2022 года
