Интервью с Борисом Аркадьевичем Воскресенским, кандидатом медицинских наук, врачом-психиатром
Иногда приходится слышать, что после пандемии по всему миру возросло число психических отклонений и это сказывается в самых разных сферах жизни. Что Вы как врач-психиатр можете сказать в связи с этим?
В отношении пандемии, как и всех других чрезвычайных событий, ситуаций, переживаний, психиатрия, на мой взгляд и, полагаю, не только на мой взгляд, не может однозначно ответить на вопрос о возрастании или снижении заболеваемости вследствие тех или иных тягостных соматических, психологических, психических факторов любой природы. Разграничение соматического, психологического и психического существует не только в психиатрии – мы можем обосновать его и библейски, я не раз об этом говорил. И не только я: мы можем найти подобный подход у митрополита Сурожского Антония (Блума) или в книге Клода Ларше «Исцеление психических заболеваний».
Психические заболевания – очень разные по своей природе, по механизмам возникновения. И чтобы понять разнообразие и самих этих расстройств, и их причин, нам никак не обойтись без христианской трихотомии (такая же трёхчастность существует и во многих других религиозных и философских учениях). Трёхчастность человека – дух, душа, тело – это наиболее универсальный, как мне представляется, наиболее полный взгляд на человека. И возникновение психических расстройств мы можем связать именно с теми или иными элементами этой трёхчастности.
Есть психические расстройства, которые возникают как некое следствие, как некий симптом телесного заболевания: гриппа, воспаления лёгких, эндокринных сдвигов, патологических неблагоприятных вариантов развития беременности или процесса родов и т. п. Это так называемые соматогенные расстройства, и их лечение, их профилактика – это прежде всего лечение основного телесного заболевания, предупреждение осложнений, нарастания телесной патологии.
Пойдём выше: душевная сфера – это, собственно, наши душевные, психические в узком смысле слова переживания, процессы мышления, воли, восприятия, эмоции, сознание и так далее. Эта сфера наиболее трудна для внутреннего принятия каждым человеком и, как это ни парадоксально звучит, – и для научной психиатрии тоже. Научная психиатрия сейчас в XXI веке сосредоточена практически исключительно на телесных процессах, на том, как разворачиваются физиологические, анатомические, биохимические процессы в теле, а вот психика никого не интересует. Однако изучаемые психологами, психиатрами душевные процессы – сознание, эмоции, – это реальность. И эти процессы тоже могут болеть. Их искажение в итоге заканчивается опустошением психики. Чтобы это стало для слушателей и читателей более конкретным и понятным, напомню о расстройствах шизофренического спектра (связанных с различными и в то же время определёнными душевными процессами – появлением «неправильных», болезненных мыслей, бредовых переживаний) и аффективного спектра (связанных с болезненными перепадами настроения). Так вот, эти заболевания, составляющие главную проблему собственно психиатрии, возникают по внутренним причинам. В психиатрии такие заболевания называются эндогенными. Это означает, что они не зависят сколько-нибудь серьёзно от телесных недомоганий и от особенностей, превратностей, несчастий жизни. Если бы не было телесного заболевания, если бы житейские обстоятельства складывались благоприятно, то заболевание, коль скоро оно эндогенное, всё равно бы развилось, но несколько позднее, с другой симптоматикой и так далее. Так вот, когда в психиатрии стали проводиться статистические эпидемиологические исследования, обнаружилось, что распространённость этих заболеваний, особенно заболеваний из шизофренического спектра, в течение столетия оказывается постоянной – один процент.
Я слышала, что это, кроме всего прочего, называют парадоксом шизофрении. Суть его в том, что если считать её прежде всего наследственным недугом, то так как человеку больному тяжелее создать семью и родить детей, в каждом поколении таких людей должно было бы рождаться меньше. А на самом деле процент таких больных более или менее постоянный. Так никакие меры по запрещению больным людям иметь детей (я слышала, что в некоторых странах об этом идёт речь) не сработают?
Спасибо, это очень правильный, очень уместный и очень серьёзный вопрос. Ответом на него может быть воспоминание о трагическом, жесточайшем опыте агрессивного, негуманного отношения к душевнобольным в гитлеровской Германии. После физического уничтожения большинства из них в последующих поколениях всё равно в процентном отношении больных осталось столько же. Дело в том, что расстройства шизофренического спектра – это в некотором смысле антропологическая загадка. Есть клинические и общечеловеческие культурные антропологические данные, которые позволяют предположить, что через безусловно болезненные шизофренические варианты дезорганизации, переформирования, обеднения психики природа в самом широком смысле – стихия психического (я очень люблю этот образ, который я почерпнул у Томаса Манна в «Иосифе и его братьях») – ищет новые формы организации психики. Поэтому, очевидно, этот один процент и остаётся.
Может быть, это станет понятнее, если я затрону ставшую предметом и массовых, и психиатрических размышлений с рубежа XIX–XX веков проблему гениальности и помешательства. Это действительно жизненная реальность: нередко больные шизофренией бывают по-особому оригинальны, одарены и художественно, и научно, и религиозно (в форме особого образа святости и юродства). Так что особенности духовной жизни больных шизофренией иногда могут приобретать значение духовное, будь то в пространстве церкви или светской культуры.
Но вернёмся к причинам заболеваний. Итак, вторая сфера, собственно психические или душевные процессы, их расстройства, – это особая главная проблема психиатрии, потому что осмыслить предназначение, сущность этих расстройств достаточно сложно.
Третья сфера, сфера духовная, при широком подходе не ограничивается собственно религиозностью («ходит в церковь, соблюдает посты – значит, очень духовен»). Нет, мне думается, что духовность можно определить как сферу ценностей. Духовное – это то, что человек ставит выше себя, ради чего он живёт: ради Бога, ради веры, ради своей работы, ради своей семьи, ради денег, карьеры и так далее. Так вот, третья группа психических расстройств бывает связана с утратой этих ценностей – как старые психиатры полуторастолетней давности живописно выражались: психозы от ударов судьбы. И вот возникновение этих расстройств действительно зависит, выражаясь наукообразным языком, от микросоциальной ситуации и, конечно, в каких-то случаях, на каких-то исторических этапах от макросоциальных ситуаций. Поэтому говорить обобщённо о том, что психические расстройства нарастают или убывают в тех или иных обстоятельствах, невозможно. Повторяю, они все разные.
Ответ Спасителя – «Не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нём явились дела Божии». Эта формула чрезвычайно важна. Она делает, как мне представляется, психиатрическую реальность онтологической реальностью.
Часто считают, что человек исцеляется духовно – и тогда он во всём исцеляется. Но мы знаем пример святых людей, которые болели тяжёлыми хроническими соматическими болезнями, всю жизнь их преследующими, – достаточно вспомнить апостола Павла или прп. Амвросия Оптинского. Касается ли это психических заболеваний? Может ли быть так, что человек духовно сохранен, но духовное исцеление его не исцеляет психически? Как одно связано или не связано с другим?
Я при таких размышлениях всегда привожу фразу одной моей пациентки с неблагоприятно протекавшей шизофренией. Пациентка в отделении, в больнице, человек церковный, верующий, всё соблюдающий, всему следующий. Я спрашиваю её: «Вера помогает Вам преодолевать болезнь?» Она мне отвечает: «Да». Я говорю ей (специально провокационно): «Как же помогает, если Вы опять в больнице, если Вам приходится много лет принимать сильнодействующие психотропные лекарства?» Она отвечает: «Я стала воспринимать болезнь как крест». И это действительно сказалось на её образе жизни – сказалось в том, что она стала аккуратно лечиться (а мы все знаем, что душевнобольные нередко не считают себя больными, отказываются от лекарств, отказываются от общения с врачом). Она наладила, умиротворила отношения с близкими, с родственниками, которые раньше были конфликтны из-за её болезненно изменённого характера.
Каждая из сфер – телесная, душевная, духовная – в рамках нормы и при болезнях может продвигаться по своим законам: внутренняя болезнь телесная развивается по-своему, душевная по-своему и так далее, так что может наступать выздоровление, улучшение, просветление духовное несмотря на то, что телесное расстройство нарастает. Может быть, пациент стал относиться к нему более внимательно, более строго соблюдает все рекомендации врача, режимные моменты, диету и так далее, так что в этом отношении он вносит свой вклад в противодействие болезненному телесному разрушению, распаду. Но может быть и так, повторяю, что телесное или душевное заболевание (вспомним пример моей пациентки) нарастает, но духовно человек обновляется, оздоравливается.
Наверное, уместно вспомнить здесь слова Виктора Франкла: «Болезнь приобретает смысл, если делает нас лучше». Вот под этим углом зрения, я думаю, мы, особенно врачи, можем понимать, что болезни даются для наставления. Хотя как врачу мне очень трудно принять прямолинейность смысла этого тезиса, признать, что «болезни даются нам во благо для вразумления».
А уж как движется собственно душевная болезнь или телесная – это бывает по-разному. Наверняка вы знаете работу Дмитрия Евгеньевича Мелехова «Психиатрия и проблемы духовной жизни». Так вот, Дмитрий Евгеньевич говорит о том, что в каких-то случаях характер, психика становятся чище, выше, светлее, гармоничней. Он говорит, что это некий вариант приспособления, восхождения. Он имеет в виду некоторые феномены святости аскетической жизни. Но подходя к этим ситуациям, которые он видел у пациентов, он предостерегает от того, чтобы этой святости, этому модусу реорганизации своей духовной жизни слепо следовать, ведь какие-то особые формы преодоления некоторых проявлений болезни возможны только у этого конкретного человека при именно таком протекания болезни.
Вы говорили о библейском основании трихотомии. Не могли бы Вы привести конкретный пример?
Как мне думается, обоснование этой трёхчастности и такого понимания причин болезней мы находим в Евангелии от Иоанна (Ин 9:3). Именно этот эпизод – исцеление слепорождённого – упоминает и владыка Антоний (Блум) и Клод Ларше. Окружающие больного люди спрашивают Христа: отчего он заболел? И ответ Спасителя – «Не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нём явились дела Божии». Эта формула чрезвычайно важна. Она делает, как мне представляется, психиатрическую реальность онтологической реальностью, богословски обосновывает реальность душевных расстройств шизофренического спектра, аффективного спектра, хотя понятно, что в то время и слов-то таких не существовало. Такие расстройства существуют, чтобы на больном явились дела Божии. То есть можно болеть, но вести себя по-христиански, по-человечески, так, как должно.
Беседовали Александра Колымагина, Анастасия Наконечная
