Священнослужители о насущных вопросах церковной жизни
Нужно ли искать сегодня новые пути собирания людей в церкви?
О. К.1: В Евангелии Господь ни к чему, наверное, так строго не призывает, как к тому, чтобы собирать людей. И ни за что так сильно не ругает, как за уклонение от этого. На конференции, посвящённой наследию прот. Сергия Булгакова и свящ. Павла Флоренского, прозвучал чудесный образ: благовестие Христово сравнивалось с обнаружением лекарства от страшной болезни, которой болеют и от которой умирают все люди в мире. И если представить себе, что кто-то нашёл лекарство, у него оно есть и нужно только рассказать об этом лекарстве другим людям, но по какой-либо причине (неважно, что это – ложное понимание традиции, гордыня или самомнение) этот человек решит, что это лекарство Господь дал только для него, а другие этого лекарства не достойны, то страшнее преступления перед Господом просто нет. Поэтому, конечно, ответ на вопрос, а нужно ли искать новые пути собирания людей, очевиден: нужно, потому что к этому нас призывает Господь. Почему новые? Потому что на тех путях, которые сегодня пользуются популярностью, люди не собираются. В то же время у нашей Русской церкви есть невероятные богатства – труды таких выдающихся мыслителей, как отец Павел Флоренский, отец Сергий Булгаков и многие, многие другие. Но это наследие не только не применяется широко, оно даже не осмысленно всерьёз. Да, как философов и Булгакова, и Флоренского воспринимали давно, а вот их богословское осмысление началось сравнительно недавно. И конечно же, воспользоваться этим опытом необходимо и в практическом плане, потому что это были люди живой веры. Не будем забывать, что они – не только кабинетные мыслители, это христиане, которые жили церковью и радели о ней. Они ещё и пресвитеры, которые занимались практическим собиранием людей и организацией церковной жизни. И этим наследием возможно пользоваться к утверждению дела Божьего, к собиранию людей и созиданию церкви.
Кто-то из наших читателей обязательно возразит: «Но кто Вам сказал, что народ не собирается? Вы загляните в храм, собирается он там, помногу и часто»…
О. К.: Это вопрос с географией. Москва, действительно, на своих перенаселённых окраинах собирает полные храмы, это правда. Петербург тоже собирает, но меньше. Но, во-первых, это связано с тем, что там очень много людей, а храмов на душу населения не так много. И это проблема, потому что возможно, иерархия думает, что так везде, что церковь полна людей и люди горят верой, и значит, проблемы нету. А это иллюзия. И она, к сожалению, может сложиться в умах некоторых людей.
А ведь если мы отъедем от Москвы даже на незначительное расстояние, то мы увидим пустые храмы. Да, на Пасху, на Рождество, на двунадесятые праздники, особенно в те дни, когда люди получают что-то «осязаемое» (воспринимаемое многими, увы, магически) – освящённый кулич, освящённую воду, освящённую вербу, освящённые яблоки – людей очень много. В другие же дни людей в храмах действительно мало.
Важно помнить и о том, что церковная жизнь – это не только храмы. Церковная жизнь – это жизнь со Христом. Если мы думаем, что христианская жизнь длится у человека два часа в неделю утром в воскресенье, в лучшем случае пять часов (ещё три часа вечером в субботу), тогда мы не поняли Евангелие. А если мы всё-таки читаем Евангелие и понимаем, что такое следование за Христом, то не можем не видеть, что у большинства из нас его нет. Люди, выходя из храмов, перестают быть христианами. Они живут обычной жизнью, совершенно ничем не отличимой от жизни не христиан. Они точно так же участвуют в каких-то кабинетных, офисных интригах, они точно так же живут идолами – деньгами, карьерой, семьёй, ещё чем-нибудь, но не Христом. Иначе это было бы заметно. Любая христианская жизнь, чем бы человек ни занимался, всегда настолько яркая, что она была бы заметна. Но её практически нет. Да, есть какие-то росточки. Или даже не росточки, это было бы, наверное, слишком хорошо. Есть какие-то заменители – всё-таки епархиальные отделы пытаются же как-то отчитаться за свою деятельность, за своё существование, поэтому, да, действительно, епархиальные сайты полны фотографиями, на которых ведётся широкомасштабная деятельность. Но увы, обычно это ограничивается фотографиями. Поэтому я отвечу так: во-первых, численность людей в храме иллюзорна, во-вторых, это говорит только о том, что происходит в храме, а христианская жизнь не ограничивается богослужением, в-третьих, нужно подойти к этим людям и задать им вопрос.
Какой?
О. К.: Ну, например, людей, которые выстроились в очередь к Чаше, спросить: что в Чаше находится. И если батюшка по-честному это сделает, его, к сожалению, как показывает практика, ждёт очень много разочарований. Обычно мы задаём вопрос: «Готовились ли Вы? Читали ли Вы каноны и были ли Вы на исповеди?» И ответ как правило утвердительный. Люди к этому привыкли. Но если мы зададим вопрос: «А что в Чаше?» Или ещё более сложный вопрос: «А как Вы собираетесь жить после того, как причаститесь Тела и Крови Иисуса Христа? Как начнётся Ваша неделя?» Вот здесь, наверное, удивление будет ещё большим и ещё более страшным, потому что очень часто человек считает, что причастием завершается его неделя. Он почитал каноны, он постился, он поисповедался, причастился, пообедал – можно идти… спать! Но не стать частью церкви и действовать.
То, что Вы предлагаете, – это, конечно, нереальная история, но допустим, хотя бы в проповеди этот вопрос задать Вы могли бы?
О. К.: Да!
Обычно настоятель за это по шапке надаёт. Нет? Ведь невозможно людей таким образом разочаровывать и разрушать их магическое сознание… Или как?
О. К.: Но можно заняться их просвещением и хотя бы по первости предложить после службы сразу не расходиться. Форм бывает множество, но хотя бы попить чай и просто пообщаться. Да, конечно, многие уйдут, мы все это прекрасно понимаем, но практика показывает, что многие останутся. Практика показывает, что люди жаждут общения. С ними до сегодняшнего дня не говорят. Очень часто люди хотели бы что-то узнать и хотели бы более глубоко погрузиться в традицию, но это просто не предлагается на местах. А что касается уходящих… Здесь тоже, наверное, должен быть элемент какого-то самопонуждения. Во всяком случае, насколько мне известно, Библия оставляет нам только один критерий готовности к тому, чтобы причащаться, то есть становиться частью церкви, частью Тела Владыки и частью христианского содружества: недостойное причастие – это причастие без рассуждения о Теле и Крови Христовых.
И если мы просто с умилением смотрим на толпу в храме, мы не имеем права говорить об успешности христианской проповеди, потому что мы не поговорили с этими людьми. Я не говорю, что будет стопроцентно негативный результат, конечно, нет. Результат будет очень разный, но мы, к сожалению, не можем просто подсчитав головы, сказать, христиане ли это и даже, если все они христиане, являются ли они церковью.
Но если вы, священнослужители, причащаете людей, понимая, что они могут причащаться в суд и осуждение, то что вы можете сделать с этим, стоя у Чаши?
О. N.: Здесь нашей задачей, ввиду прерванности традиции старшинства и ответственности и в связи с общей потерянностью в некоем индивидуализме, остаётся лишь возвещение. Так что наше слово в церкви возвращается в дохристианский период.
К сожалению, мы часто не можем научить людей каким-то христианским истинам ввиду того, что они зачастую не хотят слушать. И связано это с тем, что у них нет чёткого понимания главного приоритета в жизни. Человек главным считает всё, и церковь, к сожалению, находится среди этого «всего» не на первом месте. И из-за того, что нет главного в жизни – служения Богу, служения Его Церкви, задачи проповеди усложняются и мы лишь призываем людей к некой осознанности, рассудительности, внимательности и возвещаем на том языке, который может быть для них доступен. Но если полностью спуститься в некие примитивные конструкции, то мы по сути заменим одно магическое мышление другим магическим мышлением.
Что Вы имеете в виду?
О. N.: Я имею в виду, что если человека просто запугиваешь: «Чтобы причаститься не в суд и осуждение, ты лучше поисповедуйся», то ему непонятно, о чём это. Он понимает это так: нужно вытащить из себя все грехи и просто рассказать о них священнику без какого-либо анализа, без какого-либо желания это исправить.
И в чём здесь Ваша ответственность?
О. N.: Ответственность на священнике тогда, когда человек его слушает. А когда человек идёт самостоятельным путём, и ему хочется, чтобы ему никто не мешал (например, он прочитал в интернете, что главное просто проговорить свои грехи), наша ответственность в том, чтобы сказать ему, что покаяние – это то, что совершается не сразу, и кроме всего прочего оно связано с качественным просвещением человека. И если ты это будешь делать сейчас, то возможны какие-то подвижки…
И он Вас послушает и пойдёт в соседний храм.
О. N.: А возможно, он задаст вопрос… И это самый радостный путь для священника, когда человек прислушается и спросит: «А что мне надо сделать для того, чтобы моя жизнь была качественной?» А так – да, люди могут уйти в другой храм. Это портящая людей мнимая свобода, она нашу священническую ответственность не даёт в полной мере раскрыть.
Я знаю случай, когда прихожане просили священника не причащать известного им человека, находящегося в смертном грехе. А священник ответил: «А я-то что? Это же его ответственность. Он подойдёт, я причащу».
О. N.: Это и есть дефицит общения. Если бы священник мало-мальски с ним общался, если бы он почувствовал его смертный грех, то было бы другое качество. А если священник причащает на дистанции, без личного отношения, то, конечно, он начинает относиться ко всему отстраненно… Но опять же, это неправильно, это упущение, искажение наших отношений. Но это та действительность, в которой мы живём.
Нет миссии более сложной, нежели научение вере. Но, во-первых, и награда великая, если получится – «брат твой был мёртв и ожил, пропадал и нашёлся», а во-вторых, это то, на что мы подвизались, то, к чему нас призывает Господь.
В этом интервью вы сейчас можете честно и открыто сказать своим собратьям всё, что вы считаете нужным, по поводу того, как сегодня помогать людям собираться в подлинно церковном, евангельском смысле.
О. К.: Я хотел бы просто сказать о той идее, которой я живу сейчас, на данный момент. Я считаю, что со всякого священнослужителя (а наверное, даже с каждого христианина, но со священнослужителя в первую очередь) Господь не спросит так строго ни за что, как за то, на что мы поставлены. А поставлены мы не на шаманский танец с бубном у костра для развлечения народа и для удовлетворения народных магических нужд. Господь с нас спросит, как мы исполнили ту миссию, которую Он нам дал: «Идите, научите все народы». И апостолы, если мы посмотрим, делали упор не на то, чтобы исполнялся мёртвый культ, не понимаемый человеком, а на то, чтобы человек преобразился. Это самое сложное. Я не могу представить себе более сложной работы. Не хочу никого умалить, но даже когда художник творит, а это очень тяжёлая работа, но он всё-таки работает с мёртвым материалом, с холстом. Когда проповедует человек человеку, он работает с самым сложным, с живой душой человека, с умом человека. И понятное дело, что в данном случае человек воспринимается как субъект, а не как объект, с которым нужно работать. Поэтому, конечно, нет миссии более сложной, нежели научение вере. Но, во-первых, и награда великая, если получится – «брат твой был мёртв и ожил, пропадал и нашёлся», а во-вторых, это то, на что мы подвизались, то, к чему нас призывает Господь. Формы здесь бывают самые различные и нами они до конца не все поняты, изучены и апробированы, но начиная с кружки чая и с живой беседы, не под маской, не прячась под крестом и рясой, а как брат с братом или брат с сестрой поговорить о вере, поговорить о Христе. Не о сложной традиции (я ни в коем случае не сомневаюсь в её надобности, нужности и полезности, но начинать нужно не с этого), а именно о живой связи с живым Богом. И уже с этого начнутся вопросы. А отвечая на вопросы тех, кому мы проповедуем, может быть, мы сможем рассказать и о важности традиции. Но всё-таки помня о главном – что невозможно называть человека христианином, если он не живёт со Христом.
О. N.: Скажем нашим дорогим читателям: конкретная молитва, конкретные действия всегда будут служить основанием для того, чтобы люди начали собираться.
Вы прямо своими словами предлагаете молиться, не по молитвослову?
О. К.: За рамками богослужения это не возбраняется, почему нет?
О. N.: Начиная собираться двумя-тремя, можно начинать с молитвы «Отче наш», а дальше – два слова своими словами, чтобы люди привыкали к тому, что они собираются не для того, чтобы опять что-то повторить уже известное им из богослужения и чему-то соответствовать.
Не знаешь, что сделать – начинай молиться об этом, начинай молиться вместе с людьми. В собирании людей помогут лишь честность, искренность и молитва. И потом, уже в собраниях, конкретика – о чём мы будем говорить, для чего мы будем собираться… Главное, чтобы не было безразмерных обобщений: «во имя Божие, ради добрых дел, ради светлого будущего».
Беседовала Анастасия Наконечная
————
1 Собеседники «Кифы» просили не называть их имена.
