Интервью с Александром Мыльниковым, главой проекта «Глубинушка», получившего премию «Жить вместе» в номинации «Русская традиция». Цель проекта – сохранение нематериального культурного наследия народов России, популяризация традиционных ремёсел и быта через создание фильмов и статей
То, что делают сообщества – такие, как ваше, – требует какого-то креатива, творчества, позитивной энергии, веры, что всё это кому-то нужно. Одновременно всё это требует и какого-то самоограничения: меньше отдыхать, меньше спать…
Я не знаю, как у других, а у меня нет отдыха, нет сна, нет свободного времени, и дошло до того, что даже жена сказала: «Хватит. Чуть-чуть и себе надо время уделять». У нас сын родился, и теперь я немного этой просьбе уступил. Если раньше я семь дней в неделю работал, то теперь я пару дней выделяю семье, ничего не делаю и выключаю телефон.
То, что вы делаете, – это для вас работа?
Нет. Это жизненный путь, по которому я иду, и не знаю, как это всё свалилось на меня. А работаю я руками. У меня своя реставрационная мастерская, и весь доход с мастерской идёт непосредственно в проект.
Но ведь нужны деньги и на семью, на детей?
У меня инвалидность. В Москве это пенсия в 22 тысячи рублей. И это погашает ЖКХ и чуть остаётся на еду, плюс детские деньги, плюс жена мастер народных художественных промыслов, а ещё я помогаю людям правильно оформлять гранты: они их пишут, а я делаю работу над ошибками. Средства получаю небольшие, но как раз хватает на то, чтобы не голодать.
Так всё-таки чего больше в вашей работе? Самоограничения или креатива? И как одно и другое сочетается друг с другом?
Я не вижу в этом «самоограничения», потому что я этим болею. То есть понимаю: когда я еду в экспедицию, это очень долго. И ещё – это же Русский Север, там очень холодно. Когда ребята снимают, мне надо всё организовывать: и кормить их, и поить, и заботиться о ночлеге, плюс ко всему я ещё постоянно за рулём. Я один водитель в команде.
И мне нравится быть за рулём. Мне нравится быть в команде. Мне нравится им готовить. И ещё мне нравится руководить проектом.
Потом мы приезжаем домой после экспедиции, один день спим, один день уходит на поездку к родителям, а дальше в работу: монтировать, писать тексты, делать какую-то работу над ошибками.
Сколько лет вашему проекту?
Первый фильм мы сняли, если не ошибаюсь, лет 10 назад. А первую статью я написал, наверное, лет 12–14 назад. Я тогда приехал из путешествия, начал рассказывать об этих местах друзьям. А они говорят: «Напиши». Я сел и написал. Конечно, эта заметка была ещё не профессиональная. А потом очень хороший человек, Вероника Далецкая, главный редактор клуба «Моя планета», показала мне дорогу в жизнь. Объяснила – как правильно. Я ей за это очень благодарен. И сейчас на «Моей планете» уже 52 моих репортажа, я вхожу в число 10 лучших авторов. Потому что Вероника действительно показала, как надо делать. Именно благодаря ей я там.
То есть она сказала какой-то главный секрет хорошего текста?
Нет. Она никаких секретов не открыла. Просто сказала: «Здесь неправильно. И тут неправильно. Здесь надо добавить, а там – переписать. Вот в этом месте много тавтологии»…
Как возникло ваше стремление запечатлеть, сохранить то, что возможно?
Если глубоко копать – это идёт от родителей и бабушек с дедушками. Бабушки и дедушки у меня все передовики. Отец офицер. Мама из простой семьи. В деревню меня отвезли ещё маленького, летом постоянно были поездки на дачу, походы за грибами. Естественно, какие-то проявления традиции жили в семье. От них никуда не деться. Потом, когда я уже начал путешествовать, ходить в турпоходы, для ребят на стоянке главным были костёр, гитара и речка, а я всё равно стремился пройтись, посмотреть вокруг. Вот храм стоит – хоть и разрушенный, но красивый. Изба красивая. У местных узнаёшь, где купить молоко и сметану, а они давай мне рассказывать, как у них в деревне хорошо, как у них это, как у них то. А проблемы есть такие, такие и такие. И знаете, вопрос не стоял «о сохранении культурного наследия», а просто снимали и описывали то, что есть. А потом я столкнулся с тем, что многие памятники, относящиеся именно к материальному культурному наследию, исчезают. А если говорить о нематериальном культурном наследии, то его практически нет. Оно живёт за счёт энтузиастов. Бабульки у нас все умирают. Только молодёжь, и Сергей Старостин, и такие люди, как он, спасают это всё. И таких людей мало. Сколько сегодня в зале было людей?1 А на какую-нибудь поп-звезду ходят десятки тысяч. И я считаю, что это неправильно. Нам не нужны трубадуры, которые скачут по сцене под фонограмму. Нам нужны люди, которые несут традицию. Может быть, эта традиция нам в жизни не пригодится, но она пригодится нашим детям, они будут помнить свои корни. Когда человек помнит корни – это прекрасно!
Вы видите Россию так, как, наверное, мало кто видит. Недавно у нас в Петербурге состоялся разговор о глубинном русском человеке. Некоторые его участники говорили, что русскости нужно учить. А Вы каким видите русского человека?
Прежде всего я хочу сказать, что русскости учить не надо. Если человек в душе русский, то ему нужно просто показать балалайку у костра вместо гитары. И всё проснётся. Всё же не на ментальном уровне, а на духовном заложено. А если говорить в целом о России, она очень многогранная и порой странная. Иногда приезжаешь куда-то в деревню и тебя встречают так, как и дальние родственники не встречают, а бывает, приезжаешь в деревню, у них всё хорошо, но они хают правительство, местную власть, говорят, что всё плохо и вообще Бог виноват, что дождя нет. То есть – как попадёшь. От чего это зависит? Не от того, русский это человек или нет. Это зависит от того, хочет ли человек жить на своей земле. Если мы говорим о деревне, то человек живёт на земле, и земля его кормит. Если он любит эту землю, то у него всегда будет хорошо, и он никогда не будет жаловаться. У него времени на это не будет. Он будет всегда в полях и будет рад тому, что он создал. А если человек где-то в душе на кого-то обижен, и прежде всего на себя, на свою неудачу, то что сказать? Чаще всего это от того, что человек ленив.
Обломовщина – это не русская ли национальная черта?
Русская лень – да, она в нас заложена. Но опять же: если обижен, посмотри на себя и поймёшь: да, вот тут я не доработал, дело в этом.
Вот, скажем, на премии наш проект занял третье место. Это не первое. Но я смотрю на своё третье место, и я не обижен на жюри, я говорю себе: «Так. Ага. Надо работать. Дальше работать и добиться первого места». Значит, где-то я не доработал, потому что в жюри сидят люди, которые знают, что они оценивают и как оценивают. Возможно, где-то существуют премии, где всё, как у нас говорится, «куплено». Я в таких не участвовал. Здесь я видел членов жюри, некоторых из них я знаю. Знаю, как некоторые из них впахивают на том же поле. Например, Анор Тукаева. Она же сотворила такое! Она из Крохино сделала памятник. Гигантский. Там такая работа проделана, просто сумасшедшая. Я слежу за её проектом. Понимаю, что там творится. Теперь она в жюри, и не просто так. Или Сергей Старостин. Это человек, который потратил всю жизнь на сохранение фольклорных традиций. Естественно, я верю этим людям. Если они мне дали третье место, это значит: ждём, давай-ка работай. Может быть, когда-то будет второе место, первое, а может быть, когда-то гран-при. Это нормально. А те люди, которые обижены, они просто не хотят этого делать.
Отец Георгий Кочетков, основатель нашего братства, как-то сказал в проповеди, что вся наша земля русская вопиет от того, что столько крови было пролито в XX веке. Что все репрессированные, и даже те люди, кто не пострадал физически, учились страху, молчанию. Вы чувствуете какие-то последствия этого? Или всё прошло?
Нет, ничто не прошло. Последствия есть, и большие. Я с проектом был в одном регионе в Архангельской области. Там мы делали противоаварийные работы на храме. И нам рассказали историю батюшки, который там жил и которого расстреляли. И вот при нём деревня жила хорошо. После того, как его расстреляли, не осталось человека, который бы людей воодушевлял на какие-то подвижки.
Русский Север был задет только репрессиями. А если мы возьмём часть Русского Юга: Курск, Орёл, Белгород, Воронеж, Ростов-на-Дону, то там и другая есть проблема. Там нематериальное культурное наследие не сохранилось и по другой причине. Если в Архангельске бабушки помнят, как их бабушки их учили песням, фольклорной традиции и быту, вплоть до того как печь пироги, то у бабушек тех людей, которые жили на юге, главное впечатление о детстве – это Великая Отечественная война. Это голод, фашисты, убийство, сожжение деревень. Тогда о фольклоре не было никакой речи. Поэтому там не сохранилось культурное наследие в том виде, в котором оно сохранилось в Архангельске.
Да, в Архангельске было много расстрелов и многие храмы просто исчезли с лица земли. А есть храмы каменные, которые можно восстановить. Деревянных, к сожалению, меньше, потому что помимо того, что их уничтожали, они ещё и горят. И не только от пожаров. Вот недавно маленький дурачок поджёг храм. Это была самая высокая деревянная церковь в России. А сейчас самая высокая находится в Ширковом погосте, в Осташковском районе Тверской области. О ней мало что известно, хотя она самая высокая. Она находится на отшибе. Мы там были как-то раз.
У Вас есть какое-то любимое место? Или трудно выбрать?
Пожалуй, Русский Север. И ещё я бы, наверное, сказал – Кольский полуостров. Хотя он никак не связан ни с культурой, ни с традицией. Там меня покорила природа. Она меня просто захватила. Я шесть лет подряд туда ездил. А Русский Север – Архангельская область, Вологодская – манит красотой храмов, деревень, душевной красотой и щедростью людей. Мы были как-то на съёмках в Холмогорах, где Ломоносов родился, у потомственных косторезов. День отсняли и говорим: «Ну, мы поехали в кафе, в гостиницу». А нам отвечают: «Какие гостиницы? Какие кафе? Вам уже всё постелили. И еда готова». Так люди живут – принимают как родных. Даже когда мы останавливаемся в гостевых домах, мы понимаем, что если и платим людям, то прежде всего для того, чтобы им было на что жить, там ведь не везде есть жизнь нормальная. И всё равно они баньку тебе сделают и молочка дадут парного. Были мы в Хаврогорах (это чуть ближе к Москве, чем Холмогоры), так нам председатель села после нашей экспедиции запихнул в машину мешок картошки, свёклы, моркови натуральной и уже перед отъездом мешок замороженных лещей. То есть они их ночью поймали, заморозили – всё, везите в свою Москву, у вас там такого нет, у вас всё турецкое.
Так Вы верите в возрождение России?
Если бы я в это не верил, то мы бы здесь с вами не стояли.
Беседовала Анастасия Наконечная
Редакция благодарит Александра Мыльникова за предоставленные фотографии
————
1 Разговор с Александром Мыльниковым проходил во время церемонии вручения премии «Жить вместе» 21 августа 2022 года. В зале было около 200 человек – номинантов, призёров, организаторов, представителей Фонда «Жить вместе» и Преображенского братства.
