Интервью с Вячеславом Владимировичем Игруновым, директором Института гуманитарно-политических исследований
История моей жизни и история моей страны, моего народа хотя по длине и разные, но совершенно совмещены. Для меня глубина русской истории не формальна. Она эмоционально больше, чем глубина моей личной, персональной истории. Я живу прошлым. И это очень важная вещь.
Вячеслав Владимирович, мы встретились на полях Русского университета, поэтому и вопрос мой связан с нашей национальной идентичностью: какие произведения, явления русской культуры трогают Ваше сердце, напоминают Вам, что Вы принадлежите русскому народу?
Русская идентичность становится для меня всё более важной, потому что мы живём в мире травли русского. И когда происходит уничтожение той или иной идентичности, она становится самой ощутимой, самой актуальной. Но когда я размышляю о том, что меня волнует, я не могу ничего выделить, потому что я укоренён во всей русской истории. Она для меня не просто что-то важное, это мир моей жизни. В каком-то смысле проблемы времён Ивана III или Екатерины II – это моя история, моя жизнь. Я «синхронен» им. История моей жизни и история моей страны, моего народа хотя по длине и разные, но совершенно совмещены. Для меня глубина русской истории не формальна. Она эмоционально больше, чем глубина моей личной, персональной истории. Я живу прошлым. И это очень важная вещь.
Что касается литературы или культуры в целом, то я не могу это сформулировать, но чувствую её отличность от других культур. А это и есть этническое самоопределение. И если это так, то это восходит к Владимиру Мономаху и в конечном счёте к православию. Я человек неверующий, но я вырос в православной культуре и чувствую её отличие от западной культуры – я уж не говорю о нехристианском мире. Вот, к примеру, простая вещь, которая непонятно откуда берётся: для западного человека важно хорошо в мире устроиться. Для восточного человека это не так уж важно. Вы знаете, мы не особенно думаем о комфорте. А там всё время – комфорт. Там машина должна быть крайне удобной, а здесь ты с усилием захлопнул дверку своего «жигуленка», и Бог с ним, ехать можно. Зато здесь насущен вопрос о смысле жизни. И он важнее вопроса, как ты устроен сегодня. А это корневой стержень культуры! Вопрос о смысле жизни для простого человека там, грубо говоря, не стоит. А у нас он может стоять даже у самого простого крестьянина. Откуда это берётся? Я предполагаю, что это как раз православное наследие. Во всяком случае, я это ощущаю в разных пунктах, когда смотрю на нашу историю.
Ещё одна важная вещь – русская культура всемирно отзывчива. Все боли мира у нас, и они наши боли, они не чужие. Этот нерв признания других равными, соположенными тебе, теми, с кем ты можешь вместе делать общее дело, – не большевистская идея. Интернационализм – это русская культура, существовавшая задолго до большевиков. Вспомните хотя бы Блока: «Нам внятно всё – и острый галльский смысл, / И сумрачный германский гений…». Это переживание характерно для всей русской культуры. И для меня это в ней – самое главное. Схематически говоря, живёшь для будущего, живёшь с видением точки на горизонте и живёшь не один, а с такими же, как ты. Для меня это важно.
Я сейчас вижу и в некоторых других культурах появление такой позиции. Например, Китай – совершенно эгоистичная, самоуверенная, на себя направленная страна – сейчас меняется. Они строят мир общей судьбы, их политика сейчас – политика общей судьбы человечества. Это совершенно не похоже на традиционную китайскую Поднебесную, которую окружают варвары. Но у русских это присутствовало всегда! Собственно говоря, большая империя и должна так выстраиваться. Она так выстраивалась, например, во времена Нового царства в Египте. Для них одно солнце светит всем одинаково, всех одинаково любит отец. А идея Александра Македонского, который из греческой спеси совершает синтез Востока и Запада? И для него не постыдно, не позорно исполнять роль жреца в Египте, за что его осуждают гораздо менее приземлённые греки, не мыслящие имперским образом. Христос жил в великой римской империи. Идея, что «во Христе нет ни эллина, ни иудея» – христианская, но к ней близка и функция великой империи, которая делает людей равными и братьями друг другу. И когда Христос говорит: благословляйте врагов своих, это же то же самое мышление.
Но только у Него это было без агрессии, без насилия. А в империи такое невозможно.
Империи почти всегда сначала возникают как результат насилия. Европа сейчас попробовала сделать это по-другому, но самостоятельной империи не создала и лишь стала вассальной частью другой империи. Так что пока «по-другому» не получилось. Но как только империя сформировалась, она закрывается границами, внутри которых царит мир.
Мы не знаем, что нас ждёт. От нас зависит наше будущее, формирование нашей, в том числе и этнической и национальной идентичности. Я не могу быть оптимистом, потому что многое из того, что мы делаем, мы делаем неудачно. Но я не могу быть пессимистом потому, что я вижу очень много оснований для надежды.
Беседовала Анастасия Наконечная
