Дискуссия проходила в дни Форума «Имеющие надежду» в августе 2021 года. Сегодня мы публикуем её вторую часть1
Алексей Наумов, президент благотворительного фонда «Жить вместе»: То, о чём мы говорим, чему посвящена тема сегодняшнего круглого стола, волновало и наших соотечественников в начале ХХ века. Общество «Русское собрание» стремилось возродить исконные русские начала, искать, выявлять их и в народе, и в церкви, и в государстве. Была ещё одна замечательная организация – «Соборная Россия», размышлявшая над теми же вопросами: что исконно присуще Русской церкви и на что стоит опираться в деле возрождения России? Интересно, что среди тех, кто размышлял над этими вопросами, был Афанасий Васильевич Васильев, человек славянофильского направления, последователь Хомякова. Он говорил, что считает присущими русскому восприятию христианского откровения два начала: соборное и личностное (он называл его началом личной свободы духа). По мнению Васильева, эти дары русского народа, русской церкви были призванием и возможностью, но остались недораскрытыми: в какие-то исторические периоды они больше раскрывались, в какие-то меньше, и всем нам об этом стоит задуматься.
В этом направлении размышлял и замечательный историк, апологет братства Александр Александрович Папков (он тоже входил в круг «Русского собрания»). Он считал, что соборное начало чрезвычайно важно, сам исследовал братства, существовавшие на Руси, и говорил, что эту утраченную традицию нужно восстановить. И очень сетовал на то, что потеряно качество, которое он называл общительностью, в том числе между клириками и мирянами. По мнению Папкова, раздробленность нашей церковной жизни очень опасна и нужно, чтобы появилась церковная общественность, имеющая живые связи внутри себя. Тогда воскреснет приход. Он считал, что для возрождения такого рода «чудодейственной общественности» нужно стремиться к созданию союза братских общин как свободной инициативы мирян. И даже говорил, что для этого не нужно разрешения светских и духовных властей, так как православные приходы – это маленькая поместная церковь, братский союз верующих людей, который установлен Самим Господом. Это не значит, что община не должна быть подчинена авторитету епископской власти, но такое подчинение он не считал безусловным, так как «коллективная совесть церковной общины должна всегда стоять на страже чистоты христианской дисциплины». И в случае нарушения епископом этой дисциплины (яркий пример – уклонившиеся в унию епископы Западной Руси) «община вправе апеллировать к соборной власти». По мнению Папкова, всё это напрямую связано с особенностями нашей церкви и без восстановления этих качеств ту социальную смуту, в которую мы попали в ХХ веке, не преодолеть.
Афанасий Васильевич Васильев 
Священник Григорий Петров
Сотрудничал с кругом Русского собрания и известный в то время священник Григорий Петров. Он считал, что задача номер один для возрождения нашей церкви, страны и народа – это усвоение духовного опыта, накопленного в России, что прежде всего нужно вспомнить всех печальников, поборников, молитвенников Русской земли, потому что мы не знаем тех, на кого можно ориентироваться в своей христианской совести, в церковной жизни. Ведь колоссальное богатство, накопленное Россией, абсолютно не воспринято, произошёл отрыв от корней. Он бил тревогу по этому поводу в начале ХХ века – а сейчас-то эти разрывы ещё больше.
И мне кажется, что основа основ – это возрождение лично-соборного подхода. Действительно, должны быть восстановлены свобода и достоинство человека, они должны быть в церкви явлены. С другой стороны, свободное ограничение себя по любви в пользу других, поиск единства в свободе – это тоже то, к чему нужно стремиться, на чём основывается наша церковная жизнь.
Мне кажется, сейчас очень важно усвоить опыт русской истории ХХ века, и в первую очередь именно истории Русской церкви. Я имею в виду, конечно, в первую очередь опыт наших новомучеников и исповедников. И опыт того, что иногда называется русским религиозно-философским возрождением конца ХIХ – первой половины ХХ века.
Священник Георгий Кочетков: По-моему, мы замечательно наметили основные «силовые линии» нашей темы, и повторять что-то вряд ли имеет смысл, поэтому скажу то, что нужно сейчас, именно сейчас иметь в виду.
С одной стороны, наша церковь стала, благодаря Сталину, прости, Господи, называться русской (она никогда раньше русской не называлась)2. С другой стороны, меньше всего в ней именно русского – отчасти благодаря Сталину, но не только ему. Сейчас русскую церковь назвать заботящейся о русском народе трудно. Вот только недавно впервые что-то проявилось – я имею в виду инициативу епископа Саввы (Тутунова) и инициативу Святейшего Патриарха, когда он лично пригласил в Москву несчастного мальчика из Киргизии, которого травили за то, что он русский, и за то, что он православный. Вы все знаете эту историю. И это первые шаги. Ничего такого раньше не было. Та «патриотическая работа», которая идёт в церкви, находится настолько в ключе общей идеологии, что даже не очень веришь, что это церковная инициатива, да и собственно русского в ней чрезвычайно мало. Только какие-то фрагменты, какие-то элементы.
А вот наш сегодняшний разговор показал, что в Русской церкви было что-то русское. Да, не очень явно: это никогда особо не подчёркивалось в Российской церкви. Потому что как это проявлялось? В песнопениях, в особом благочестии. В русском храме особый дух, он очень отличается от других православных храмов (и тем более от неправославных). Войдите в любой храм в Грузии, Болгарии, Греции и вы увидите совершенно другую тональность жизни, тональность богослужения и так далее. Это удивительно. Это особо чувствуешь, когда есть возможность сравнить, побывать во всех этих храмах не в официальной обстановке, а «тайнообразующе», посмотреть тогда, когда никто под тебя не подделывается, никто тебе не угождает. Когда ты просто один из тех, кто стоит в храме. Мне кажется, это чрезвычайно важно.
Да, русскость была, пусть без всякого подчёркивания, но она была. Когда её подчёркивали, это всегда было очень смешно. Иногда русские архиереи считали своим долгом вступать в какую-нибудь Чёрную сотню, Союз Михаила Архангела. Они там ничего плохого не делали, и считалось, что это как бы патриотично. Но это, конечно, и смех и грех.
А что сейчас? Прошёл ХХ век. Нужна нам русскость в русской церкви или не нужна? Сейчас её почти нет. А то, что есть, это какая-то пародия. Мне кажется, что нужна была бы. Русской церкви не на кого опереться. И те качества, о которых сейчас говорили – личностность, соборность (что бы мы ни говорили после возгласа «да, но…») признаются всеми. Они были и в русском народе благодаря русской церкви. И это стало выдающимися качествами именно русского народа. Я уже говорил, что русский народ – самый коммюнотарный в мире. Откуда это взялось? Из язычества, из суеверия, из обрядоверия? Конечно, нет. А из чего? То же самое можно сказать о молитвенности. Некоторые другие вещи тоже отмечались.
Конечно, мы многое потеряли. Конечно, мы не можем сейчас безоговорочно сказать, что русский народ – самый коммюнотарный в мире. Это будет очень неубедительно. Да, действительно, что-то «под землёй» существует живое, но оно себя почти не проявляет. Есть как бы потенция, которая очень редко себя выявляет перед лицом других людей. Но всё-таки что-то можно поддерживать, а что-то, наоборот, нужно «спускать на тормозах».
Мне кажется, сейчас очень важно усвоить опыт русской истории ХХ века, и в первую очередь именно истории Русской церкви. Я имею в виду, конечно, в первую очередь опыт наших новомучеников и исповедников. И опыт того, что иногда называется русским религиозно-философским возрождением конца ХIХ – первой половины ХХ века. Теперь оказалось возможным продлить этот временной интервал почти до конца ХХ века. Конечно, всё было сильно подорвано 1917м годом, но тем не менее. Вот этих двух сторон нашей жизни чрезвычайно не хватает нашей церкви. И здесь, конечно, нужно то, к чему Русская церковь вплотную подошла к 1917 году, но что не успела осуществить – тот общинно-братский дух в церкви, о котором сейчас так хорошо говорилось. Он абсолютно необходим церкви, как необходима и та степень понимания, разумного восприятия богослужения, для которой совершенно необходим русский язык богослужения. Только, ради Бога, не надо никому ничего навязывать. Но мы все постепенно должны понять: это не просто «хочу – да, хочу – нет». Это значительно серьёзнее. Это вопрос куда более важный и центральный, чем иногда кажется. Говорят иногда: мол, понял, что это такое, ну и хватит с тебя, остальное читай дома, делай сам, как хочешь. Нет, нет, нет! Мы должны прилагать усилия к тому, чтобы наше богослужение засверкало. Потому что, как писал отец Александр Шмеман, «вся сцена загромождена» – церковная, храмовая. И вот эту загромождённость надо убирать. Очень многие детали, никому совершенно не нужные, второстепенные, абсолютно ничего не значащие выходят иногда на первое место и обязательно присутствуют на богослужении, а важнейшие его элементы опускаются. Это проблема чрезвычайно острая, она стоит во всех храмах, кроме тех, которые об этом специально думают и специально что-то делают. Везде идёт этот процесс, но, правда, нередко «тайнообразующе»: не благоволят к этому ни светские власти, ни церковные, хотя иногда удаётся договориться, такие случаи тоже есть.
Для нас очень важно усвоить опыт XX века, ввести его в церковную ограду, сделать неотъемлемой частью общецерковного опыта, церковного предания, признать в этом качестве. Оно и есть часть Предания, но это узнано, признано лишь немногими просвещёнными людьми. Это, мне кажется, самое главное: восстанавливать соборность и личностность, общинность и церковность. Это разные стороны одного процесса.
Мы должны знать, что мы можем сказать другим людям в мире. Меня всегда очень глубоко ранит, когда члены Русской церкви, просто русские люди общаются с представителями других народов, других конфессий, и им нечего сказать. А когда их обличают в одном, другом, третьем, им нечего ответить. А ведь нам есть, что сказать всему миру. Это опыт новомучеников. Это опыт русской эмиграции – уникальный, великолепный опыт. На многие века вперёд то и другое может существовать в церкви и работать на всю христианскую Церковь, на всё православие, и не только на православие. Потому что когда мы поддерживаем эти тенденции, мы находим общий язык с католиками и с протестантами. Мы становимся значительно ближе, мы чувствуем, что именно в этом, а не в бесплодных псевдобогословских спорах ни о чём происходит братотворение. И это драгоценно.
Нам нужно подвести итог нашего тысячелетнего бытия и выбрать самое лучшее. Нельзя тащить весь накопившийся воз на себе, нет для этого никаких сил. Зачем такие нагромождения в новых храмах? Кому нужно это обилие псевдозолота? Кому нужна везде и всюду эта стилизация под древнерусскую иконопись при том, что подлинники мы, как правило, знаем плохо и храним плохо? Я уж не говорю про то, что нужно менять внутренние отношения. Никакой диктатуры церковной иерархии не должно быть. Это то, что разрушает церковь. И надо как-то почтительно, и спокойно, и дружелюбно, и мирно это сообщить представителям иерархии. Они могут быть недовольны, они могут принимать какие-то меры, но всё равно это надо делать ради Бога и ради церкви, потому что их положение в церкви – это огромный вред и для церкви, и для них самих. Такого клерикализма до революции не было. И при этом каялись, каялись архиереи после революции: мы неправильно жили, нельзя так, всю эту византийщину надо гнать прочь. Но мы не усвоили этих уроков. Могу здесь вспомнить противоположный пример: владыку Михаила (Мудьюгина), который, будучи наследником братской традиции напрямую через Александро-Невское братство, был особым архиереем. Вот у него как раз этой византийщины не было, она совсем не чувствовалась. Но это редкий случай, редкий пример.
Так что я думаю, что наша тема сегодня чрезвычайно актуальна. Нужно настаивать на том, чтобы русского в русской церкви было больше, значительно больше. (Но не русского в смысле советского; под советским я подразумеваю, конечно, влияние на церковь соответствующих социально-политических сил и нравов, а не подвиг новомучеников советского времени.) Мне кажется, это то, что нужно вводить в церковный дискурс. Об этом очень мало говорят, но это очень важно. Советское время приучило стесняться русского, люди боятся сказать: «Я русский», потому что тут же найдётся какой-нибудь, простите, балбес, который скажет: «А, ты значит, черносотенец, ты значит, националист, шовинист, антисемит…» Нужно расколдовать русского человека в русской стране и церкви. Никто кроме русской церкви этого не сделает. Конечно, она вселенская в первую очередь, но чтобы быть вселенской, надо сначала стать русской. Через русское к вселенскому пройти ближе и удобнее, чем без русского. Мы должны это тоже осознать и не бояться об этом говорить людям и других народов, и других культур или вер.
В качестве иллюстрации к дискуссии предлагаем вниманию читателей выписки из проекта Устава приходской общины, разработанного в начале XX века Русским собранием
– Церковный приход должен играть роль семьи для вcеx членов его, объединённых вероисповеданием, не отставших от церкви и желающих содействовать благу Poccии.
– Таким образом обязанность членов прихода прежде всего – взаимная помощь во всякой нужде, в деле улучшения своей нравственности и образования, в воспитании детей и в подготовке к деятельности гражданина.
– Лица, наиболее сочувствующие образованию приходских общин, берут на себя труд получить разрешение начальства на открытие их деятельности, затем письменно, печатно или лично сообщить это причтам, старостам и другим желательным в будущем деятелям, а они пусть примут свои меры для оповещения прихожан, и в назначенный день и час пусть все желающие явятся в свою церковь на первое собрание.
– Желательно, чтобы все прихожане принимали участие в делах прихода: во всяком случае, чем больше будет «союзников любви», тем лучше.
– На всяком собрании прихожан, начинающемся и кончающемся молитвой, для всякого вопроса желательно единогласное решение и только в крайнем случае допустимо решение большинством голосов.
————
1 Первая часть беседы опубликована в Кифе № 9 (278), сентябрь 2021 г.
2 Название «Русская православная церковь» было принято осенью 1943 года. До революции единого официального названия не было, и в разных документах фигурировали «Российская православная греко-кафолическая церковь», «Православная кафолическая греко-российская церковь», «Российская Церковь», «Российская Православная кафолическая Церковь», «Греко-Российская Церковь», «Православная Греко-российская Церковь», «Российская Восточно-православная Церковь», а в XVIII веке также и «Российская Церковь греческого закона». В документах Поместного собора 1917–1918 гг. принято именование «Православная Российская Церковь».
Кифа № 11 (279), ноябрь 2021 года
