Интервью с председателем Преображенского братства Дмитрием Сергеевичем Гасаком
Мы часто обращаемся к истории братств, прежде всего, XIX и XX веков. Возможно ли кратко сформулировать, что главное в их опыте, чему он нас учит? Здесь ведь можно углубиться в частности и просмотреть что-то основное.
Мне кажется, в современной церковной жизни как раз к опыту братств, да и вообще к истории церкви, мы обращаемся очень мало. Внимание историков и церковных деятелей обращено, в основном, к особенностям отношений высшей церковной иерархии с государственным руководством, как в прошлом, так и в настоящем, а собственно содержание жизни церкви остаётся вне поля внимания. Часто даже считается чем-то маловажным, подходящим лишь для простого народа. Таково отношение, между прочим, и к опыту исповедников XX века, и уж тем более – опыту братской жизни XIX–XX веков.
Но всё-таки за последние годы прошло несколько конференций, посвящённых истории и опыту церковных братств – конференций с достаточно широким общецерковным участием…
Вы имеете в виду конференции, организованные Преображенским братством? Да, это существенно: эти конференции собрали многих специалистов и оставшихся свидетелей братской жизни, имели соответствующий резонанс, привлекли внимание и церковной иерархии. Но этого всё же недостаточно. Вы же не встретите, скажем, секцию «Просветительская деятельность братств Русской церкви в истории и современности» на Рождественских чтениях – ни в Москве, ни в регионах. На сегодняшний день Преображенское братство – едва ли не единственный голос в нашей церкви, который призывает обратить внимание на опыт братской жизни. А он имеет большое и важное значение для нашей церкви.
Опыта христианского родства – родства духовного, родства во Христе, не символического, но реального – у нас почти нет. Меж тем это первородный евангельский опыт.
Ведь главное в их жизни – первородный опыт церковной жизни, опыт братства во Христе. Мы знаем в церкви отношения иерархического или должностного соподчинения, имеем худо-бедно опыт социального взаимодействия для решения тех или иных общественных или личных человеческих проблем, но опыта христианского родства – родства духовного, родства во Христе, не символического, но реального – у нас почти нет. Меж тем это первородный евангельский опыт. Но в церкви нашей к нему нет доверия. Вот, собственно, к чему нас в первую очередь обращает и ведёт опыт братской жизни. И вся деятельность, которую церковные братства вели в истории – просветительская, общественная, благотворительная, должна рассматриваться прежде всего в свете этих фундаментальных отношений братьев и сестёр друг со другом.
Однако среди существовавших в последние века сотен организаций, называвших себя братствами, таких, которые действительно опирались бы прежде всего именно на этот опыт, было не так много.
Во-первых, мы многого не знаем. Во-вторых, – это не столь важно. Мы ведь называем Россию до 1917 года православной страной, даже православной империей. А много ли было святых на Руси? Много ли было людей подлинно духовной жизни в русском народе на протяжении тысячи лет? Да их никогда не бывает много. Речь не о статистике. Сколько человек было в общине учеников Христа? Двенадцать, да и то один оказался предателем. Но мы же постоянно обращаемся к их опыту.
Хорошо, пусть постоянного обращения к истории братств на общецерковном уровне нет. Но имена основателей и деятелей братств на слуху, в православных книжных лавках продаются их труды и биографии. Правда, встаёт вопрос: «А где же в современной жизни воплощение того опыта, который мы знаем уже больше ста лет?»
Дело в том, что по-настоящему известных имён не так много. И ещё важно помнить, что всё-таки опыт основателей братств (как правило, священнослужителей, хотя в их числе есть и миряне) по собиранию народа Божьего – он разный. Кроме того, если вы спросите православный народ: «Кто такой отец Алексий Мечёв? Кто такой отец Сергий Мечёв, его сын?», что вам ответят? Скажут, что они замечательные пастыри Христовы, что отец Алексий – прозорливый старец, добрейший батюшка, известный всей Москве. А что он делал, каково его служение? Кто вам ответит, что он собирал общину и в этом состоял центр, стержень его пастырского служения? Вам скажут что угодно, но об этом не скажут. А если и упомянут общину, то так, чтобы и мысли о возрождении её жизни у вас не возникло. И здесь мы видим серьёзный сбой в почитании святых в нашей церкви, особенно живших в XIX–XX веках: мы их можем почитать как чудотворцев, целителей, строгих аскетов или слёзных богомольцев, наконец, как стойких исповедников, которые не боялись смерти перед лицом гонений советской власти, одним словом – как церковных героев. Но то, что святые собирали народ Божий, что они собирали церковь, десятки и сотни людей объединяли братской любовью – об этом вам никто не скажет. И это были по большей части мирянские или монашеские сообщества, хотя в них входили и священнослужители, и их было немало. Но это были не институции, монастыри или дружины, это были объединения другого рода. Последний живой импульс им дал св. патриарх Тихон в 1918 году, а до этого – в 1860-е годы, в эпоху Великих реформ, когда общество получило больше внешней свободы.
Вот вы спрашиваете, что главное – а главное в собирании. У нас же в церкви такой задачи не стоит, и священнослужителей будущих в семинариях не этому учат. Учат чему угодно, только не собиранию церкви, не собиранию народа Божьего.
Поэтому если мы и знаем основателей братств, то плохо знаем. Кроме того, об их деятельности по собиранию церкви не принято говорить как о своего рода апостольском служении. Ведь апостольское служение состояло прежде всего в основании церквей, в собирании новозаветного народа Божьего. У нас же принято считать, что, во-первых, служение апостолов уникально, во-вторых, оно дошло до нас символически в епископском сане, а в-третьих, что если реальная проповедь Христа и воцерковление людей и необходимы, то где-то за пределами нашей страны. Но все подлинно святые люди понимали острую необходимость свидетельства словом и делом Христовой любви, собирания людей в духе братолюбия, и этим своим служением они продолжали по духу и по смыслу дело апостолов. И совсем не случайно среди основателей братств были и епископы. Достаточно вспомнить и архиепископа Иннокентия (Тихонова), и владыку Макария (Опоцкого).
Или вот ещё одно имя – отец Иоанн Кронштадтский. Его ведь все знают. Каково было его служение?
Большинство людей, наверное, ответят: благодатный старец, совершал чудеса. Ну, а те, кто стоит за евхаристическое возрождение, наверняка скажут, что он к частому причащению призывал…
Да, мы знаем отдельные черты служения о. Иоанна – кого-то он исцелил, кого-то обличил, кого-то где-то к чему-то призывал и т. д. Но вот на о. Алексия Мечёва о. Иоанн повлиял чрезвычайным образом. Их служение в церковном сознании почти не связано, а в их жизни была связь, и мы мало что поймём в традиции, если такие вещи будем упускать из виду. Мы ведь не имеем целостного представления об их служении как о целожизненном действии. А это был не подвиг где-то «во глубине сибирских руд», они служили в столицах, не в одиночку в лесах совершали свой подвиг, но в центре крупнейших русских городов.
Мы будто утратили способность различать такого рода деятельность, мы её не видим. И это проблема церковной жизни. Вот вы спрашиваете, что главное – а главное в собирании. У нас же в церкви такой задачи не стоит, и священнослужителей будущих в семинариях не этому учат. Учат чему угодно, только не собиранию церкви, не собиранию народа Божьего. А ведь если его нет, то всё остальное во многом обесценивается. После разрушения Русской церкви в XX веке, после рассеивания народа Божьего, прежде всего необходимо его собирание.
Продолжение в следующем номере
Беседовали Александра Колымагина, Анастасия Наконечная
