Фрагмент презентации в Воронеже книги А.М. Копировского «Об искусстве до и после “смерти искусства”»
Зачем искусство?
Для чего всё-таки искусство, в чём его цель? Самый лёгкий ответ, ближе всего лежащий и естественный: «Изобразить нечто так, чтобы всем было хорошо и приятно!». Если это картина, скульптура, здание – приятно глазу, музыка или тексты – приятно слуху. Правильно? Правильно. Но уж как-то слишком легковесно, поверхностно.
Тогда можно вспомнить великих людей, которые, рассуждая на эту тему, говорили, что искусство способно нравственно воспитывать человека, передавать ему то, чего он не видит в обыденности. Как с некой горной вершины, с позиций красоты и духовности он увидит то, чего раньше не видел, и изменится, и исправится. Правильно? Правильно. Но тут же хитрый внутренний голосок говорит: «А не наоборот ли? Разве искусство не способно развращать, угнетать, убивать личность?» Тоже правда.
И третий момент. Те самые великие люди – Кампанелла, Дидро, а позже Гёте, Шиллер, Шеллинг, Гегель – все в один голос (пусть и в разных словах) говорили, что искусство способно формировать общественную позицию человека, направлять его на благие социальные действия, на преодоление барьеров между человеком и человеком. Тоже вроде бы правильно. Но и здесь можно возразить: обратное ведь тоже верно. Искусство способно поднять толпу на разрушение, отнюдь не на созидание. А можно с помощью искусства сформировать ложную позицию, и у отдельного человека, и у огромных общественных групп. Оно оказывается опасным…
Но всё это вопросы частные. А главный, как ни странно, совсем другой: есть ли оно сегодня вообще?
Многие говорят: «Нужно соответствовать современности, кричать, а не петь соловьём». Неслучайно одним из символов конца прежнего и начала нового искусства стала широко известная картина конца XIX века художника Мунка «Крик».
Искусство умерло?
В 1970-е годы утвердилось новое, непривычное отношение к искусству. Приведу самую яркую цитату на эту тему известного искусствоведа Ханса Бельтинга: «Роль искусства в его традиционных направлениях непонятна, а его дальнейший курс непредсказуем». Потому что в эти же годы во всю силу, как официальный термин философии искусства, стало применяться выражение «смерть искусства». Оно появилось раньше, ещё в начале 1920-х гг., у Казимира Малевича и его адептов в УНОВИС («Утвердители нового искусства» – было такое художественное направление). Они считали, что старое искусство умерло – и это хорошо, и его надо добить, если оно где-то ещё шевелится. Если бы это окончилось просто эпатажными действиями молодых людей (многие, наверное, помнят жёлтую кофту Маяковского и тому подобное)! Ну, похулиганили, и будет. Но нет. Серьёзные учёные, философы и деятели искусства собираются на конгрессы и рассуждают о смерти искусства как о свершившемся факте, как о глубоком духовно-культурном историческом явлении.
Это вещь серьёзная, но драматизировать её не стоит. Верьте своим глазам. Мы способны наслаждаться искусством? Мы способны воспринимать что-то новое для себя в искусстве? Способны к формированию своей позиции с помощью искусства? Да? Значит, оно ещё живо. Но многие говорят: «Нет, ни на что оно не способно, смотреть на картины, статуи и т. п. неприятно, это всё старьё никому не нужное, нужно соответствовать современности, кричать, а не петь соловьём». Неслучайно одним из символов конца прежнего и начала нового искусства стала широко известная картина конца XIX века художника Мунка «Крик».
Есть ли жизнь после «смерти искусства»?
Потом появились сюжеты беспредметные. Уже не крик, а то, что следует после него, т. е. абсолютная тишина. Я имею в виду знаменитый «Чёрный квадрат» Малевича. Это отнюдь не хулиганство, а попытка обрести полную творческую свободу. Ради неё, как считал Малевич, нужно отказаться от мира вещей в пользу беспредметности. Где она, смерть? В самих вещах, даже в их изображении. Когда художник так или иначе отражает их – в скульптуре или живописи, в графике, в чём угодно – он оказывается в объятиях смерти. Он вторичен как художник, потому что только отражает уже сделанное и, значит, производит то, что в своё время великий Платон остроумно назвал «тенью тени». Есть запредельный, вечный мир идей, есть мир отчасти отражающей их временной материальной натуры, и есть мир изображений этой натуры. Если натура – тень идеи, то изображение натуры – тень тени идеи.
Но понятие «смерти искусства» появились и не в результате умозрений Малевича. Ещё за сотню лет до него Гегель предсказывал нечто подобное. Он считал, что искусство обязательно должно кончиться и что оно, собственно говоря, уже кончилось. Потому что всё в искусстве уже было. И значит, по мнению Гегеля, человечество должно перестать заниматься вторичным формотворчеством и начать только мыслить. Он предсказывал начало эры философов – ведь мысль гораздо быстрее и свободнее кисти или резца.
Но чем всё закончилось? «Чёрным квадратом». Кстати, он появился у Малевича случайно, как элемент театральной декорации. И лишь потом, в 1915 году, стал самостоятельным произведением, глобальным символом. Малевич на первой же выставке повесил его в угол, имитируя икону. Дальше «Чёрные квадраты» и подобные им геометрические фигуры разных цветов распространились в огромном количестве. Весь Витебск, где он тогда жил и работал, в 1920 году был ими украшен. Казалось, в них воплотилось всё самое новое, «революционное».
В связи с этим вспоминается эпизод из книги Антуана де Сент-Экзюпери «Маленький принц». Лётчик после вынужденной посадки находит принца в пустыне и должен его забавлять, как всякого ребёнка. Но, исполнив просьбу: «Нарисуй мне барашка», лётчик – «художник» раз за разом слышит в ответ «Нет, не то». Тогда он рисует ящик с дырками и говорит: «Здесь сидит твой барашек». «О, вот это мне и надо!» – отвечает принц. В некотором смысле «Черный квадрат» и подобные ему вещи были такими же ящиками, в которых лежит всё, что нужно, – только, пожалуйста, не вытаскивайте это оттуда …
Смерть оказывается многоликой
Параллельно с такого рода вещами возникают и другие, вроде любимого многими «Фонтана». Француз Марсель Дюшан в 1917 году покупает в магазине писсуар, ставит на него свою подпись (псевдоним) и предлагает его как экспонат на художественную выставку – пожалуйста, любуйтесь. Смотрите без всяких низменных ассоциаций, абстрактно. Это не просто вещь, потому что художник её не сделал, достаточно того, что он увидел её вне бытового контекста. Попробуй, возрази. Можно плюнуть, можно возмутиться. Но вам скажут: «Вы ретроград, вы ничего не понимаете».
Тогда на выставку эта «икона» нового искусства не попала, но ситуацию она, хоть и не сразу, взорвала. Потому что очень многим показалось: найден метод, окончательно освободивший художника, который, продолжая аналогию Платона, вышел, наконец, в мир идей, Гегеля – в сферу чистой мысли, и даже, по Энгельсу, совершил «скачок из царства необходимости в царство свободы». Свидетельством широкого признания такого метода послужило то, что в начале XXI века один из дюшановских «Фонтанов» (у него их было несколько) продали на арт-аукционе более чем за миллион долларов…
Но всё в этой «области смерти» не так увлекательно и не так безобидно, как может показаться. В ней есть ещё и пафос разрушения, даже уничтожения того, что было: «Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода Современности» (цитата из манифеста «Пощёчина общественному вкусу», 1912). Увы, скоро это оказалось уже не фигурой речи. Классику и классиков стали и в самом деле бросать с парохода, в лучшем случае – высылать на пароходе из страны. А старых – запрещать или даже кое-где переписывать. Можно было, например, читать стихотворение Лермонтова «Когда волнуется желтеющая нива» без его последней строчки – «И в небесах я вижу Бога» (как это было в одном советском фильме) и т. д. О разрушенных храмах, дворцах, усадьбах, бесчисленных погибших или распроданных за бесценок художественных произведениях, церковных и светских, можно даже не говорить. И это тоже последствия «смерти искусства».
Современная ситуация
В 2016 году в Институте философии РФ состоялась дискуссия на тему: «Что такое искусство?»1. Значит, она по-прежнему интересна даже на самом высоком научном уровне. Не менее интересно и то, что обсуждение её затеяли не сами философы, а Министерство культуры. Один из заместителей министра лично прибыл на эту дискуссию и сказал, что если в искусстве есть, говоря обобщающе, два направления, то какое из них нужно поддерживать? Это как раз те, которые я в своей книге обозначил как искусство до «смерти искусства» и после нее, от «Черного квадрата» до акционистов, когда художник изображает ужас жизни тем, что бегает голым по улице, лает и кусает прохожих. Есть много современных произведений, в которых в разных формах категорически отвергается понимание искусства, которое существовало, условно говоря, до 1917 года.
Но ведь старое искусство не совсем умерло: посмотрите, какие очереди на классиков – на Шишкина, на Левитана, я уж не говорю про Серова! Выставка работ Валентина Серова, проходившая несколько лет назад, вызвала такой ажиотаж, что публика сломала двери в новую Третьяковку и ворвалась в залы. Я видел там эти толпы. Люди хотели понять всё и сразу, но так не «съешь» ни Серова, ни Шишкина, никого. Нет, не обязательно прочитать кучу толстых книг или отучиться на отделении искусствоведения в университете, чтобы потом понимать искусство. Бывает и наоборот: человек после большой книжной дозы или приобретения специального образования начинает разбираться в искусстве примерно так, как доктор разбирается в теле, которое лежит на патологоанатомическом столе. А любовь к искусству, чувство искусства, его переживание теряется.
Да и «новое искусство» далеко не всегда сводится к акционизму или скульптуре «Большая глина №4», ещё недавно стоявшей на одной из набережных Москвы и вызвавшей у зрителей не только художественные ассоциации …
Итак, представитель Министерства культуры обращается к философам: «Кого нам поддерживать?» И доктора искусствоведения, доктора философии – Виктор Васильевич Бычков, Валерий Александрович Подорога и многие другие, кого там только не было – рассуждали о том, какое искусство можно считать перспективным – старое или современное. Мнения разделились. Некоторые даже считали, что настоящее искусство ещё впереди и что оно уйдёт из окружающего пространства. А подлинные новации переместятся в пространство виртуальное, в компьютер. Ведь старое искусство не смогло изменить человечество к лучшему. Вспоминали, как кто-то в своё время предлагал сжечь «Мону Лизу», потому что она не предотвратила Второй мировой войны…
Нужно продолжать искать в искусстве «центр» и находить его, или же ясно свидетельствовать о его отсутствии.
Но окончательный вывод дискуссии в Институте философии мне показался очень хорошим. Один из искусствоведов сказал, что кризис доверия к искусству – это и есть «смерть искусства». Оно умерло, потому что ему не доверяют. И наоборот: ему не доверяют, потому что оно умерло. И тогда кризис доверия к искусству – это уже кризис «доверия к самой действительности, к её Первосмыслу, к её Смыслу-Основе». Поэтому люди искусства и бунтуют, причём искренне. Хотя чаще всего – бесцельно, бесплодно и даже саморазрушительно…
Слава Богу, участники дискуссии не решили, кого поддерживать, и не дали определённого ответа представителю министерства. Но это не значит, что все направления хороши, «выбирай на вкус».
Да, адепты искусства после «смерти искусства», как правило, уже никого не собираются бросать с парохода. Но невозможно не реагировать на то, что они прямо или косвенно предполагают, как сформулировал это проф. В.В. Бычков, «отсутствие Великого Другого» (то есть Бога, Который всегда был центром традиционного искусства). Значит, вопреки тем, кто такие формулы провозглашает и им следует, как и тем, кто обожествляет художественные произведения, старые или новые, возможность наслаждаться их красотой или просто способностью вызывать яркие эмоции (это тоже «смерть искусства»), нужно продолжать искать в искусстве «центр» и находить его, или же ясно свидетельствовать о его отсутствии.
Александр Копировский
————
1 См.: http://philosophicalclub.ru/content/docs/Chto_takoe_iskusstvo_Materialy_diskussii.pdf.
