К 210-летию изгнания французов из России
Степан Алексеевич Маслов (1793–1879) – православный просветитель и учёный, сумевший объединить отечественных рационализаторов, заинтересованных в подъёме аграрного сектора. Многие годы он был секретарём Московского общества сельского хозяйства. Но сегодня мы хотели бы рассказать не о его многогранной деятельности, а о событиях, которым он стал свидетелем в юности и о которых оставил яркие воспоминания – книгу «Путешествие в Москву во время пребывания в оной французов».
Как уже догадался читатель, речь пойдёт об Отечественной войне 1812 года. Так получилось, что родители Маслова остались в занятой неприятелем Москве, а сам он находился в это время в Ярославской губернии, где ещё до начала военных действий гостил у знакомых. И вот молодой человек (ему меньше двадцати лет) решает пробраться в древнюю столицу.
3 октября Маслов выезжает из Ярославля «с так называемой летучею почтою», проехав за сутки 200 вёрст, он 4 октября был уже в подмосковном селе Пушкино. Там он переночевал в крестьянской избе, а утром, «переодевшись в армяк и национальную плетёную обувь», отправился с двумя попутчиками в Москву, пробираясь лесами и «обманывая казачьи пикеты», не пропускавшие никого в город.
Картина бедствий и страданий, представшая перед Масловым, глубоко потрясла его. Прежде всего его поразили многочисленные обгорелые здания и дым. Однако с точки зрения санитарии в городе всё было в порядке: «Иной подумает, что по состоянию тогдашнего времени и погоды, казалось бы, должны свирепствовать в Москве заразные болезни. Совсем напротив: страх заставлял всё переносить с терпением, и в то время в Москве почти совершенно больных не было».
Но ещё большее впечатление на юношу произвело как поведение захватчиков, «коих разноцветное платье очень походило на маскарадные наряды», так и положение местных жителей, испытывавших огромные лишения.
Особенно его возмутило оскорбление религии. Маслов отмечает: «Подходя к церкви Андриана и Наталии, обрадовался колокольному звону, думая, что это, конечно, тут уже позволено и отправление божественной службы. Но какую ненависть почувствовал я к подлым злодеям, когда увидел, что в церкви, осквернённой поруганием святыни, стояли лошади, а на колокольне звонили два француза для приятной забавы».
Посетив своих московских знакомых и поделившись с ними «тремя горстями сухарей» (даже такой еды у них не было!), он узнал, что его родители живы, и вскоре встретился с ними. Характерно, что он сам не остановился на этой волнующей встрече в своей книге, заметив лишь: «Я не буду говорить о том, что происходило при столь неожиданном свидании. Родители, имеющие детей, и дети, любящие своих родителей, лучше могут сами это чувствовать, нежели следовать воображением за рассказами повествования».
Оставшись на короткое время в Москве, Маслов собрал подробную информацию о пожаре и поведении захватчиков. Спустя год он так описал эти трагические страницы русской истории: «Они въезжали довольно смирно (так мне рассказывали) и не подавали даже вида к грабительству, чему доказательством может служить то, что многие из конных, проезжая мимо Тверских ворот, просили хлеба, подавая деньги. Но, окончивши свой торжественный въезд в Кремль, они перестали казаться дружелюбными, бросились, нимало не медля, по домам на добычу, и с этой минуты начались грабежи, неистовства, убийства и спустя некоторое время пожар». В наиболее тяжёлом положении, как отмечает автор, оказались женщины, подвергавшиеся массовым насилиям.
Не все оккупанты бесчинствовали. По личным свидетельствам знакомых Маслова, некоторые офицеры французской армии «не только многих спасали от смерти, но без всякой пощады приказывали расстреливать подлых грабителей и вообще старались, сколько возможно, облегчать участь претерпевавших голод; также уменьшали их страх ласковым обращением и доставляли возможную безопасность».
Сам город произвёл на молодого человека тягостное впечатление. Прежде всего он обратил внимание на «необыкновенную пустоту и малолюдство» улиц. Примечательно, писал он, «что в целое утро не удалось мне встретиться ни с одним из русских, и, кроме оборванных поляков, украшенных лошадиными хвостами гвардейцев или прохаживающихся на часах караульных, я никого более не видел».
Интересно, как распространялись в то время фейковые новости. Маслов пишет, что французы «беспрестанно рассеивали слухи, что Владимир взят, что Петербург в осаде, что им назначено зимовать в Москве, что их войско получило подкрепление, что русские просят мира».
Между тем бедность и голод, ежедневно увеличиваясь, приводили народ в отчаяние. В этих условиях лучом света для москвичей была православная вера. Посетив в середине октября службу «в церкви архидиакона Евпла» – единственного храма, где в период оккупации проходили богослужения, Маслов отмечает: «Стечение народа было невероятное, и кажется, что многие давно так усердно не маливались, как в тогдашнее время. Каждый день, как узнал я после, бывало множество причастников, и все русские исповедовались, как бы ежеминутно ожидая смерти».
Вскоре Маслов покинул Москву, убедившись, что его родители живы.
С.А. Козлов, доктор исторических наук
