Интервью с архиепископом Сыктывкарским и Коми-Зырянским Питиримом

Я написал «Венок сонетов нашим мученикам». Почему я это сделал? Хотя бы через стихи, хоть кратко знать что-то о них. А о них рассказывать очень сложно, что-то придумывать сложно, нет о них никаких сведений, только где родился, крестился, расстрелян – всё. И так жалко, что ничего не осталось, никаких писем, люди боялись письма сохранять…
В мае 2024 года на сессии Священного Синода был принят ряд тем для разработки Межсоборным присутствием. Некоторые из них касаются служения мирян. Как Вы думаете, почему эта тема поставлена в повестку дня? Какие здесь возникают проблемы и на чей опыт мы могли бы опираться, когда сами размышляем о своём служении?
Вы же знаете, что на протяжении всей истории Церковь собирала различные братства. И у нас здесь на территории коми-зырянской земли существовали братства. Миряне работали совместно с духовенством, причём нередко само духовенство и возглавляло по районам эти братства или, например, общества трезвости. Были целые общины мирян, которые ездили по сёлам, пропагандировали здравый образ жизни для коми-зырян.
Но о служении нужно начинать говорить с ещё молодыми людьми, а у нас сейчас во всей Церкви проблемы с воцерковлением молодёжи. Мы-то стараемся, наша епархия самая первая начала проводить молодёжные съезды. Но среди молодёжи в наше время стал процветать гедонизм. Это страшное явление. И они справедливо задают вопрос: «А как это вы хотите затащить нас в свою скучную церковь? Да, Бог есть, но не в священниках, не в прихожанах и не в этих стенах». Ответить на это очень трудно.

Когда-то, в серые будни советской власти, мы могли молодёжи по контрасту с этими буднями что-то предложить, но её к нам не пускали насильно.
Когда-то, в серые будни советской власти, мы могли молодёжи по контрасту с этими буднями что-то предложить, но её к нам не пускали насильно. Были уголовные статьи за пропаганду религии. Даже слово в поезде скажешь – и тебя в другой вагончик сотрудники КГБ вызывают и начинают разговаривать. Я это лично на себе испытал.
Или ещё: я служил здесь в республике Коми с 1982 года. В подряснике пройдёшь по селу – КГБ через повестку вызывает в военкомат: «Что случилось? Почему ты идёшь в подряснике по селу?!» Что случилось? Да ничего не случилось – просто решил в магазин за хлебом сходить. Милиция, медсёстры – все ходят в своей служебной одежде, а я не имею права в своей?
Стояли на праздники специальные дежурные от райкома комсомола и не пропускали в церковь молодых людей: «Ты не старуха, ты не дед старый. Почему ты туда идёшь? Мы тебя не пустим. Там места нет в Церкви». Не открывали новые церкви. На всю территорию Коми были только две-три церкви.

Помню, в армии я уже был верующим, и вот начинаю говорить, меня окружают сразу. Все, комсомольцы, не комсомольцы. Я же говорю: тогда легко было бы людей воцерковить. Да, некоторые язвили, а другие, наоборот, кулаки в кармане держат, мол, врезал бы тому, кто язвит, почему он противоречит этому молодому человеку, он же правду говорит о Боге, и какой смелый, не боится, что его проберёт замполит роты.
Помню, в армии я уже был верующим, и вот начинаю говорить, меня окружают сразу. Все, комсомольцы, не комсомольцы. Я же говорю: тогда легко было бы людей воцерковить. Да, некоторые язвили, а другие, наоборот, кулаки в кармане держат, мол, врезал бы тому, кто язвит, почему он противоречит этому молодому человеку, он же правду говорит о Боге, и какой смелый, не боится, что его проберёт замполит роты. Мы даже соревновались с баптистами, которые служили в нашей роте. Они тоже были гонимы, но почему-то молитвенных домов у них в Ухте и Воркуте было в два раза больше, чем у нас церквей. Видимо, власть хотела, чтобы они раскололи нас, а потом и их конец бы пришёл. Ведь Хрущёв обещал показать последнего священника, значит, наверное, и последнего протестанта. Только Господь вынес в другую сторону.
И ведь у многих из тех, кого Хрущёв хотел показать «вот, последний», была полная грудь медалей, и даже герои Советского Союза были среди нас. Наш владыка был в войну медиком, полковником. Его КГБ рано отправило на пенсию, и он, деятельный человек, в Питере на квартире просто скучал. А временами надевал фуфайку, медали и шёл в исполком защищать того или иного священника. Ведь священники часто подвергались репрессиям.
Мало того, что молодёжь в церковь не пускали (это было сразу чуть ли не антисоветчиной), но и деньги не разрешали использовать на церковные нужды. На свои – пожалуйста, мы покажем, какой поп богатый, как роскошно живёт, а на церковные нужды – нет. Мы даже спорили с уполномоченным, почему же нам нельзя крылечко построить. «За воротник течёт вода, когда заходишь на паперть, а вот полукруглый бы такой навесик нельзя бы было…» – «Вы что, хотите, чтобы я совсем закрыл ваш молитвенный дом?» (Это даже не церковь была.) В Архангельске уполномоченным был Томилов, вот он действительно томил духовенство. У него была дурная привычка курить и пускать дым собеседнику в лицо (это он считал психологическим действием на священника, который сидел через стол). А если священник возмущался, была кнопка вызова, и сотрудники уполномоченного выводили священника вон (и даже они пожимали плечами: за что выводить?). Так что в советское время все средства у нас как бы были: деньги были, молодёжь, только скажи – в церковь бы повалила, но были препятствия со стороны власти. От власти многое зависит. У меня сейчас большое упование на дружбу с властью: и с министерствами, и с ведомствами, как бы это ни было. Это в хорошем смысле дружба с властью, как у Амвросия Медиоланского и Феодосия Великого.
А когда лютые гонения, там ничего не сделаешь, только идти на смерть, как в первохристианское время. Да и когда гонения были уже не такие лютые, помню, меня в 1979 году, когда я мальчишкой 18 лет служил келейником у архиепископа Краснодарского и Кубанского Гермогена, вызвал сотрудник КГБ и начал прорабатывать. Требовал, чтобы я приходил, им обо всем докладывал: как там владыка, что происходит. И я напрочь отказался. Так он начал угрожать: «Смотри, не будешь больше зелёную траву топтать. Мы тебя уничтожим. Будешь ликвидированным. А ведь ты талантливый. Смотри, как ты хорошо отвечаешь. Вот такие нам и нужны осведомители». Я говорю: «А только стучать-то что? Про кого стучать? Храм открытый. Вы можете, как все, переодеться, подмалеваться, подшифроваться и стоять в уголке. Вас никто не заметит, не поймёт, кто вы такой». Он говорит: «А если бомба?» Я говорю: «А если бомба взорвётся, так мы будем мучениками. Слава тебе, Господи! Аллилуйя». – «Ой, как ты умно отвечаешь, такие нам нужны». Начал он меня пугать: «Мы тебя в армию отправим или в тюрьму». Я говорю: «Слушайте, у нас таких маленьких щупленьких мальчишек, как я, очень много в классе было. Я армии совершенно не боюсь. Для меня это честь, долг гражданина. А в тюрьму, – говорю, – так и Христос в темнице сидел».
После армии я приехал в Коми, в село Айкино. У нас уполномоченный свой был, и он получше относился к церкви, чем тот Томилов, который был в Архангельске. Дарил моему настоятелю пимы (это такая обувь очень тёплая), благословение брал тайно, чтобы никто не знал. И мой настоятель как-то с ним договорился: «Как бы мне дьякона пропустить? Не в монашество (в то время власть запрещала до 30 лет постригаться в монахи), а просто в дьяконы, целибатом». Вот так я стал дьяконом, а то бы и дьяконом не стал со своим острым языком в ответах КГБ. Да я беззлобный был, но такой у меня с детства был язык, что я острое что-нибудь скажу, и всё, и себе на орехи-то и зарабатывал.
В дьяконах меня держали четыре с половиной года. Сколько я слёз проплакал за это! Мне даже снилось, что я уже благословляю народ – просыпаюсь, а я ещё дьякон. И когда я уже священником стал, это было для меня великое счастье, что я могу уже благословлять, беседовать с людьми, исповедовать их, причащать, к больным ездить на дом… И тогда народ бы сюда к нам бы и повалил, но жёсткие меры власти очень регулировали состояние церкви.

Вот у нас была Священная дружина, которую будучи здесь в ссылке организовал владыка Герман (Ряшенцев). Его ссылали чуть ли не восемь раз и каждый раз думали, что вот он уже сломится. Но он не сломался.
Вспоминается ли в вашей епархии опыт тех лет и еще более ранних, опыт новомучеников и исповедников?
Опыт новомучеников, конечно, бесценен. Вот у нас была Священная дружина1, которую, будучи здесь в ссылке, организовал владыка Герман (Ряшенцев). Его ссылали чуть ли не восемь раз и каждый раз думали, что вот он уже сломится. Но он не сломался. Однако кроме информации о гонениях, кроме следственных дел от них же ни книг не осталось, ни письменных воспоминаний. Вот эта Священная дружина: чем они занимались, что они исповедовали? Ведь когда власть к концу 1930-х закрутила гайки до того, что на всю страну чуть ли не четыре действующих иерарха остались, остаться в живых можно было только если молчать – даже в ссылке. Ведь как было в первой церкви? Или тебя убьют, или убегай. Помните это предание? Уходит апостол Пётр из Рима, а Христос ему навстречу идёт. «Куда идёшь, Господи? – «Иду снова распинаться, ты же ушёл». «А, ну тогда понятно», – говорит апостол Пётр, разворачивается и идёт в Рим на распятие. И здесь тоже условия такие были. И вот от новомучеников у нас в епархии ничего написанного не осталось, только от владыки Германа (Ряшенцева), но он ведь из другой епархии, у нас он только пострадал. Однако есть сам их подвиг. В Коми было 160 священников, и ни один не предал веру. Были же по стране случаи отречения, включая и профессоров наших академий. А у нас ни один не отрёкся. Это многое значит. И потом, как и во всей России, пономари, сторожа храмов – они становились священниками. Убили, расстреляли священника – становится на его место пономарь. Таких случаев было много. И хотя от наших новомучеников, исповедников, в земле Коми просиявших, никаких записок не осталось (и в этом, конечно, беда), в то же время они для нас являются свидетелями, являются примером именно своим подвигом, тем, что они пострадали, но не сломались. Вот Ефим Кочев (у нас в епархии несколько мирян канонизированы церковью) собирал подписи в защиту храма, отказался передать сотрудникам НКВД ключи от него и попытался собрать народ, чтобы не допустить описи церковного имущества. За это он был расстрелян. Я написал «Венок сонетов нашим мученикам». Почему я это сделал? Хотя бы через стихи, хоть кратко знать что-то о них. А о них рассказывать очень сложно, что-то придумывать сложно, нет о них никаких сведений, только где родился, крестился, расстрелян – всё. И так жалко, что ничего не осталось, никаких писем, люди боялись письма сохранять… В Центральной России, в южных районах, может быть, кому-то удавалось что-то спрятать, а у нас на Севере ничего не осталось. Но мы всё равно смогли приготовить документы для канонизации более 80 человек, и 40 из них уже канонизированы. Они присоединились к нашим четырём святым. И у нас в Коми теперь Собор сорока четырёх святых.

В Коми было 160 священников, и ни один не предал веру. И потом, как и во всей России, пономари, сторожа храмов – они становились священниками. Убили, расстреляли священника – становится на его место пономарь. Таких случаев было много.
От отца Георгия Кочеткова, нашего духовного попечителя, Вам поклон и просьба о молитве. Он благословил нас в эту поездку.
Желаю и вам за проделанный путь, за ваши старания многие и благая лета, потому что вы в нашей Церкви играете своим сообществом определённую роль. Многие люди влияют на духовный баланс. Другой раз кто-то не может что-то важное сказать, а они скажут. Толикая лепта внесена и о. Георгием Кочетковым в то, что у нас в церкви началась всеобщая катехизация. Наверное, так думали: там катехизируют два года или год, и нам даже два занятия не провести – это стыдно. Правда, разница между двумя годами и двумя занятиями большая.
Беседовал Павел Степанов
Фото: Татьяна Столповских,
страница архиепископа Питирима Вконтакте
————
1 В сентябре 1937 года недалеко от Сыктывкара были расстреляны 13 человек – священнослужителей, монахов и мирян. Трое из них прославлены в лике святых. Среди них – епископ Вязниковский Герман (Ряшенцев), который был обвинён в том, что возглавлял антисоветскую подпольную организацию «Священная дружина».
В то время он отбывал очередную ссылку в республике Коми, служил регентом в сельском храме. Местные жители и священники, отбывавшие срок там же, быстро поняли, кто такой на самом деле новый регент. Высокообразованный, интеллигентный архиерей, кандидат богословия, владыка Герман был в своё время ректором Вифанской семинарии, викарием Московской епархии, добровольцем Первой мировой войны (он служил там священником). Вокруг него стали собираться люди. Был даже один член ВКП(б). Его звали Павел Елькин. Он был активным коммунистом, но потом уверовал во Христа. И тоже причислен к лику святых.
Название «Священная дружина» появилось только в документах НКВД. Это название антисоциалистической организации XIX века, боровшейся с терроризмом после убийства царя Александра II. В переписке людей, приговорённых к расстрелу вместе с владыкой Германом, иногда употребляется слово «дружина». Это и стало поводом, чтобы обвинить их в «возрождении монархической организации».