Когда я думаю, какие страшные времена ожидают мой народ, у меня останавливается сердце и к глазам подступают слёзы. Всё, что мы натворили, все узлы, которые завязали за эти полстолетия, развязать и распутать просто так не удастся.
Только Бог способен предотвратить то, что нас ожидает.
В Светлогорске (бывш. Раушен, пригород Кёнигсберга, ныне – Калининграда) провёл последние годы жизни замечательный русский поэт, писатель, православный христианин, пришедший к Богу и в Церковь на склоне лет после тяжёлой жизненной трагедии – Юрий Куранов (1931–2001). Предлагаем читателям «Кифы» подобранные ученицей Куранова Людмилой Поликарповой выдержки из его воспоминаний, размышлений и его стихи.
* * *
Летняя ночь 1936 года, ночь обыска и ареста отца по сфабрикованному нелепому обвинению в троцкизме, оставила неизгладимый след в чуткой душе ребёнка («Плач»):
«Мне было пять лет, когда среди ночи я проснулся в тревоге и с внезапным чувством обречённости. Я ещё не знал, что чувство это останется в сердце моём на долгие десятилетия… Какой-то странный звук оцепенил всё пространство вокруг меня, он шёл из-за дверей… Казалось, множество каких-то змей заполонили квартиру и ползли по столу, по потолку, по стенам… Мне стало страшно, но я не заплакал. Но кто-то почувствовал, что мне страшно, он осторожно приоткрыл дверь и прошёл в комнату. «Спи, Юрочка, спи», – сказал он, приблизившись к моей кроватке. Это был не змеиный, но вполне человеческий голос, и я понял, что это тётя Тоня, младшая сестра моего отца. – Мне страшно, – сказал я. – Ничего, успокойся, это ошибка. Всё скоро кончится, – прошептала она. – Что кончится? – спросил я. – Обыск, – растерянно ответила она. – Я хочу к папе, – сказал я. – К папе нельзя, – сказала тётя Тоня. – Почему? – У нас обыск. Вой стеклянно звенел по квартире поверх змеиного шелеста. – Это кто так? – спросил я. – Это Полкан, – ответила тётя Тоня. – А что с ним? – Он плачет».
«…меня повели с ним (с отцом) проститься. Я совсем не понимал, что происходит, но воздух сделался вокруг совершенно непрозрачным, сквозь него видны были только общие очертания, и я видел фигуры чекистов только потому, что на них была военная форма. Они стояли здесь и там в своих гимнастёрках, без глаз, носов, ушей. У них вообще не было лиц».
* * *
Тётя Тоня рассказывала: «Некоторые составы останавливали на глухом перегоне. Всех выгружали. Загоняли в лес. И там расстреливали. Вот мы и решили тебя спасти. Позвонить матери. Она и раньше тебя требовала, но ты не пошёл к ней…» (К тому времени мать Юры ушла из семьи. Её уход он воспринимал как предательство, и надолго оставалась обида). «Нам дали пять дней на сборы. В последний день мы ждали мать. Ты видел это. И очень плакал. Говорил, что ты хочешь быть с отцом. И энкэвэдешник, который командовал нашим вывозом, вдруг говорит: “Что же вы мальчика мучаете, он не хочет к матери, а вы его отдаёте”. – “Но ведь вы же нас расстреляете, – сказали мы, – пусть хоть мальчик жив останется”. Он помолчал и говорит: “Берите мальчика с собой. Вас не расстреляют, вы другой категории ссыльные”. Мы с тётей Тоней молча смотрели друг другу в глаза и не плакали. Мы научились плакать молча, когда слёзы катятся прямо по сердцу».
* * *
Если смерть – это, вроде бы, осень,
воскресение – это весна,
сонно сыплются наземь колосья,
но восходят весной ото сна.
Так из смертного праха восстанут
воскрешённые Божьи сыны
к благодати весны непрестанной,
бесконечной Господней весны.
* * *
Россия сегодня – Голгофа,
где вновь распинают Христа,
где грозно гудят катастрофы
и грозы грядут неспроста:
тут все – Каиафа лукавый
и Ангел при гробе пустом
и здесь же, от Господа справа,
разбойник, прощённый Христом.
* * *
Вижу прекрасную картину Рылова «В голубом просторе», грустно и восторженно бьётся мое сердце. По обыкновению не обращают внимания на дату написания картины. А дата 1918 год. Это год, когда Россия вступила со своей страшной обречённостью в пучину смерти, когда ненависть сделалась правилом жизни, а неотвратимое падение начало свой гибельный для всего русского народа путь. Семь прекрасных бездомных свободных птиц улетают из пустынных, чуждых всякой жизни земель. На скалах снег и омертвение. Это образ России, проступающий образ нашего будущего. В этом смысле картина Рылова – пророчество.
* * *
Молитва о России: (Для верующих и неверующих, потому что Россия у нас одна, и она в беде)
Господи, Владыка живота моего, Иисусе Христе!
Ты – Свет миру! Но мы ослепли и предпочли смерть. Мы стали врагами Тебе и всему творению, духом злобы и зависти осквернили землю и воздух. Мы всего боимся и ни на что не надеемся. но небеса полны отец и братий наших, за веру и отечество живот положивших. У престола Троицы – новомученики российские. За их страдания и молитвы, за любовь Пречистой Твоей Матери воззови нас из мёртвых, ибо уже смердит наше тело. Дай неведающим истины радость прощения. Да познаем, что мы дети Отца Небесного и Отечество наше на Небе суть.
Да возрадуемся о милости Твоей и да просияет в нас Свет Твой.
Аминь.
* * *
Здесь могила Андрея Рублёва. Стоя в воротах монастыря, инок Андрей встречал русскую рать, что возвращалась с Куликова поля.
В центре Андроникова Спаса Нерукотворного мужского монастыря, названного по имени первого игумена, ученика Сергия Радонежского, здесь высится чудный храм Спаса. Храм светится белым херувимским светом, он сияет днём и ночью. Расписывали своды этого собора Андрей Рублёв и Даниил Чёрный шесть веков назад.
А в гражданскую войну в соборе этом Ревтрибунал судил интеллигенцию. Осуждённых расстреливали тут же над Яузой, за стеной.
Об этом поведал один из почтенных ныне посетителей музея древнерусского искусства имени Андрея Рублёва, старый большевик и заслуженный чекист. Он долго, таинственно и многозначительно улыбался, оглядывая стены и башни реставрированного монастыря. А потом не сдержался и рассказал. Рассказал с подробностями, не стыдясь, но с чувством выполненного долга и некоторого превосходства над окружающими.
Аминь.
* * *
Когда я думаю о России, я с грустью и сокрушением вижу, как много сил было истрачено зря, какое обилие задуманного чисто и благородно пошло прахом. Наша наивность, доверчивость и в то же время ограниченность и безответственность погубили так много доброго.
Взять хотя бы революции и гражданскую войну, всё это кажется теперь невероятным ужасающим светопреставлением. Безусловно, это проклятие за наше высокомерие, жестокость, наказание за недомыслие, недоверие к высокому Сыну Господа. Правда, Вера в России всегда жила, но рядом с ней жила и безответственность перед Богом.
Сто-двести лет назад русские люди не представляли себе, что они потеряют, от чего отказываются, чему, казалось бы, повседневному, не придают сурового и строгого значения. И только теперь всем становится ясно, что такое вера в Христа, что значит она для народа и как без неё бессмысленна, страшна и унизительна жизнь человеческая.
Но успеем ли мы, даже не мы, а наши потомки, сделать вывод, найти дорогу назад и пойти по ней, но так, чтобы это не было движением вспять. Для этого необходимо небывалое, ещё невиданное в истории, национальное мужество. И всё же я думаю: русский народ на это способен. Он должен понять, что выбора у него нет.
Когда я думаю, какие страшные времена ожидают мой народ, у меня останавливается сердце и к глазам подступают слёзы. Всё, что мы натворили, все узлы, которые завязали за эти полстолетия, развязать и распутать просто так не удастся.
Расплата будет ужасной, и времена полувековой и тридцатилетней давности, может статься, покажутся нашим потомкам детскими забавами.
Только Бог способен предотвратить то, что нас ожидает. Но об этом никто не думает.
Что станет с нашими потомками! Это уму непостижимо. И никто не хочет найти в себе мужества, чтобы посмотреть в лицо правде.
Материал предоставлен Александром Копировским
Кифа № 10 (278), октябрь 2021 года
