Газета «Кифа»

Издание Преображенского братства

Почему происходит ресоветизация

Материалы круглого стола «Проблемы различения русского и советского сегодня», проходившего в рамках Русского университета в мае 2022 г. Часть 4: вопросы из зала1

Александра Валентиновна Колымагина: Мы начали с того, что вспоминали нобелевских лауреатов. Я бы добавила ещё одно имя, которое почему-то не прозвучало в этом ряду и которое, на мой взгляд, гораздо больше подходит к категории русских писателей. Это Александр Исаевич Солженицын – человек, который, как мне кажется, по капле выдавливал из себя советское и старался стать русским в гораздо большей степени, чем это можно сказать о наших современниках. И здесь невозможно не обратить к себе вопрос: а что мы видим советского в себе самих? Если вспомнить максиму «не верь, не бойся, не проси», то нетрудно понять, что это совет противостать таким глубоко советским вещам как падкость на пропаганду, страх – совершенно подсознательный, возвращающийся, как только давление становится чуть-чуть больше, – и желание всё переложить на других. Всё это очень характерные вещи, и мы видим их в себе – и видим, мне кажется, как что-то позорное. Во всяком случае мне обнаружить в себе этот страх бывает всегда очень неприятно.

Но есть неясное ощущение, что поколение наших детей – немного другое, оно ещё не русское, но уже не советское. Я не вижу в них подсознательного страха в той степени, в какой он был у нас. Или такой однозначной податливости на пропаганду. Хотя бы потому, что типы пропаганд сегодня разные. И даже если какая-то из них их подавляет, можно всё-таки выбрать, какая именно. Мне хотелось бы спросить молодых участников круглого стола, скажем, Кирилла Анатольевича Мозгова или Дмитрия Александровича Суркова, чувствуют ли они в себе советские корни и если чувствуют, то в чём?

Кирилл Анатольевич Мозгов: Я могу ответить просто: эти корни я в себе прекрасно чувствую. Отчасти это и по времени понятно. Собственно говоря, на моей памяти Советский Союз закончился, когда я учился в старших классах. То есть практически вся школа была мною прожита при Союзе, и всё очень памятно. Я ходил в советскую школу, и при этом мы с мамой ходили в храм, и эти реальности не просто не пересекались, они не могли и не должны были никак пересекаться. Было очень странно, когда они вдруг встретились, но это уже где-то 10-й класс. Поэтому мы, наверное, ещё не то поколение, которому можно этот вопрос задавать или по крайней мере от которого можно ожидать иного ответа. Потому что всё, о чём мы сейчас говорили, для меня слишком живо.

Ещё я хотел бы добавить, раз уж мы вспоминаем писателей, то для меня самый русский писатель и поэт этого времени – Анна Ахматова.

Олег Вячеславович Щербачёв: Я бы тоже хотел ответить на вопрос Александры Колымагиной. Безусловно, я тоже чувствую в себе очень многое, доставшееся мне от советского времени. В частности – и в особенности – как раз антисоветизм. Я из Советского Союза вынес ненависть к нему. А это плохое чувство само по себе. Но я не могу без него жить, потому что я действительно ненавижу эту советскость. Новое же поколение, я надеюсь, будет асоветским. Нужно выйти из этой антиномии, только тогда можно будет вернуться к нормальному, просто национальному русскому. Потому что человек, который прошёл через советское и его ненавидит, всё равно несёт его в себе именно как отрицательный заряд. А это тоже несвобода.

Юлия Валентиновна Балакшина: Но остаётся вопрос: освобождаясь от советского, становятся ли люди русскими?

О.В. Щербачёв: Это очень серьёзный вопрос, очень важная тема.

Николай Алексеевич Бобринский: Я бы предложил в связи с этим такой вопрос: каковы механизмы восприятия советского теми поколениями, которые не имели советского опыта, не подвергались индоктринации, теми, кому сейчас 40 лет и меньше?

Ю.В. Балакшина: Не думаю, что мой ответ будет исчерпывающим, но я имею возможность наблюдать своих студентов, и не только в Свято-Филаретовском институте, а и в большом светском вузе, университете им. Герцена. Помните, в романе «Война и мир» есть эпизод, где Наташа Ростова пляшет «русского»? У Толстого там звучат слова, которые раньше даже в школе учили – «где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала, – эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, – этот дух, откуда взяла она эти приёмы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приёмы эти были те самые, неподражаемые, неизучаемые, русские». Так вот мне кажется, что сейчас работает подобный механизм, но дух и приёмы – те самые, неподражаемые, советские. Я это вижу в первую очередь в своих студентах и чувствую это прежде всего в некотором масштабе жизни и стремлении уйти от жизни в большом времени – в истории и культуре – в свою малую жизнь. Да, есть те, кто преодолевает это в себе, но чаще всего молодые люди считают, что им нужно выстроить свой локальный топос – «моя хата с краю, ничего не знаю», а за это большое я не отвечаю.

О.В. Щербачёв: Да, это потрясающий пример. Но я вижу ещё один очень простой механизм интоксикации советским: молодое поколение всегда несёт определённый заряд диссидентства, несогласия, юношеского максимализма. И это нормально. Понятно, что молодым людям не нравится многое из того, что было выстроено в РФ в 1990-е, в начале двухтысячных, и это естественно. И самый простой вывод: раз что-то выстроено неправильно, много несправедливости, значит, то, что было перед этим, было лучше. И именно из-за того, что они не жили тогда и не знают, каким было это «лучшее», им кажется, что и правда было лучше. Идёт невольная идеализация: а вот тогда… И действительно, судя по социальным сетям вроде бы ещё молодые люди – во всяком случае, некоторые из них – считают, что да, было замечательное мороженое (оно стало каким-то мемом), социальная защищённость, уверенность в завтрашнем дне, позитивность, мажорность общей атмосферы. Когда я впервые натолкнулся на видео, снятое 19 мая на Красной площади, я сначала подумал, что это какие-то хроникальные кадры, заснятые много лет назад в честь Дня пионерии… а потом пересмотрел и понял, что это сегодня, сейчас. Мне стало жутко. Ну ладно, их согнали, чем-то привлекли, но их много. Мало того, ведь выйти одному человеку с каким-нибудь плакатом, даже достаточно аккуратным, нельзя, его тут же в автозак поместят. А вот выйти тысячам пионеров и пропагандировать советский строй можно. И это страшно.

Дмитрий Александрович Сурков: У Константина Крылова есть хорошая статья о перспективах ресоветизации России2. Он пишет, что уверен: это произойдёт не в нынешнем поколении, а через одно поколение – у людей, которые ничего общего с Советским Союзом не имели. На это есть масса разных причин. Он, в частности, пишет об огромном пласте поп-культуры, который нам достался от советского времени и просто проводит параллель: если советский фильм «Три мушкетера», Боярский со шляпой и т. д. для многих из нас образ того, какой была Франция XVII века, то такой же эффект в голове молодого человека произведёт весь корпус советской пропаганды, которая была создана в то время.

«Начиная с какого-то возраста я в принципе утратил способность смотреть эти фильмы, потому что для меня они стали выглядеть надругательством. Как это смотреть, зная, что в это самое время люди сидели в ГУЛАГе, что людей расстреливали?»

О.В. Щербачёв: Согласен: такая идеализация через поп-культуру возможна, может это происходить и через хорошие в целом фильмы. Но человек должен понимать, что кинематограф – это кинематограф, а жизнь-то была совсем другой. Если 1930-е годы воспринимать исключительно через «Волгу-Волгу» и «Веселых ребят», то можно решить, что жизнь была очень весёлая, что она действительно «стала лучше, стала веселее»3. Начиная с какого-то возраста я в принципе утратил способность смотреть эти фильмы, потому что для меня они стали выглядеть надругательством. Как это смотреть, зная, что в это самое время люди сидели в ГУЛАГе, что людей расстреливали? Меня выворачивает, так как это ложь. Наверное, должны пройти поколения, чтобы можно было спокойно на это смотреть просто как на произведения культуры.

Но мы не прошли через покаяние, через очищение, мы не выработали иммунитет. И сползание в советское, это повторное заражение происходит на наших глазах.

Александр Александрович Чукавин: Мы говорили, что сейчас живём в очень странную эпоху, потому что никто не верит в коммунизм, но какие-то странные атрибуты советского строя остаются. Может быть, немного это похоже и на то, что происходит с теми консервативными силами, которые верят в дореволюционную Россию, но чисто внешне, на русскую культуру в действительности не опираясь. При этом советская атрибутика смешивается с воспоминанием победы в Великой Отечественной войне, хотя жертвы народа в ней не стали искупительными. Наоборот, в последовавшие годы утвердился существующий строй и ещё больше перепуталось русское и советское. Мы говорили о том, как человек может сейчас из себя это выгнать, говорили о любви. Хочется здесь поднять и тему религиозного возрождения.

Для меня размышления об этом – очень личные. Моя бабушка по папиной линии – очень советский человек. Но при этом она хороший и по-своему аскетичный человек, очень внутренне собранный. Иногда говоришь с этим человеком и понимаешь, что он тебе в каких-то вещах врёт, и по глазам действительно виден этот страх, который превращается в гордость. А человек-то на самом деле очень любящий, и сердце у него не закрытое. Но и с этой любовью он как будто бы не может ответить на вопрос: а вот я сейчас поверю, и окажется, что я многие десятилетия врал себе в жизни. И что с этим делать? Где спасение? Мне кажется, в этом смысле тема религиозного возрождения действительно очень важна, потому что когда человек верит, что тот, кто живёт по правде, в Воскресении действительно спасается, возникает какой-то совсем иной, подлинный дух.

Дмитрий Геннадьевич Каштанов: То, что есть советский человек и постсоветский человек, никаких сомнений нет. Выходишь на улицы города и видишь его. А вот видишь ли ты русского человека, выходя на улицы города? Он вообще есть? Это вопрос. Мы, с одной стороны, проводим Русские беседы, у нас проходит целый Русский университет. Но вот русский человек на сегодняшний день не умер ли? Действительно ли человек, который освободился от советского, становится русским? Я не знаю, но думаю, что нет. Это не автоматический ход, здесь чего-то не хватает, какого-то звена. В начале 1990-х меня в какой-то момент потрясли пересказанные моим другом Олегом Глаголевым слова о. Георгия Кочеткова, что русского человека больше нет. Меня, тогда советского человека, воспитанного в советской системе, это разозлило. Но и сейчас для меня остаётся тот же вопрос: действительно ли русского человека совсем нет или, может быть, всё-таки что-то есть?

Ю.В. Балакшина: Одна из «Русских бесед» в Петербурге называлась «Русский человек из рода Благово». И я считаю, что Никита Владимирович Благово являет собой именно русского человека. Но тех, кто жил здесь и остался русским, действительно единицы. А вообще мне кажется, что их нет и что процесс восстановления русского человека – это особая задача, которую надо решать через воцерковление. Но и это не является гарантией восстановления национального начала. После того, как внутренний центр будет восстановлен, нужны ещё какие-то и духовные, и интеллектуальные шаги по сознательному взращиванию в себе этой национальной идентичности.

«Если сегодня русский человек находится в состоянии болезни или даже в состоянии летаргии, то остаётся вопрос: если он проснётся, будет ли это русский человек? Или он проснётся уже совершенно другим?»

К.А. Мозгов: Вспоминается евангельская притча, тот образ, который привёл Христос: можно изгнать беса, но если дом останется чистым, но пустым, то придут семь злейших бесов. И остаётся вопрос: если изгнать советское, то чем необходимо наполнить жизнь человека и народа? Покаяние как раз даёт ответ, даёт новые силы и наполнение новым смыслом. Это не просто отталкивание от того, что было, это не просто отказ и осуждение того или иного – даже в себе. Поэтому на вопрос Дмитрия я бы сказал, что русский человек рождается. Мы рождаемся.

О.В. Щербачёв: Мне бы хотелось сказать, что мне и, наверное, многим повезло – мы же всё-таки видели русских людей. Мы можем ещё сомневаться, насколько хорошо мы сами отвечаем критерию русскости, но мы их видели, видели и наших бабушек, родившихся до 1917 года. И когда я в 1990 году пришёл в Дворянское собрание, я увидел настоящих русских людей. Вспоминается Ваш, Николай Алексеевич, дедушка – Николай Николаевич Бобринский. Он стоит у меня перед глазами. У нас, имеющих такие примеры, всё-таки должен формироваться образ русского человека. Мы должны его видеть и, опираясь на него, отличать русское от советского.

Если сегодня русский человек находится в состоянии болезни или даже в состоянии летаргии, то остаётся вопрос: если он проснётся, будет ли это русский человек? Или он проснётся уже совершенно другим? Об этом, конечно, можно думать. Но в любом случае очень хотелось бы, чтобы именно сегодня мы сами поняли эту проблему, и чтобы вне России тоже понимали эту проблему. Потому что часто обвинения русских в чём-то относятся именно к советскому. И русофобия западного мира процентов на 80 скорее советофобия.

К.А. Мозгов: К слову, интересно, что даже западные русофилы, как правило, этого не различают.

О.В. Щербачёв: Это так, к сожалению. И тем они оказывают нам медвежью услугу. Увы, это тоже неразличение духов и неразличение феноменов.

Заканчивая нашу сегодняшнюю беседу, хочу подчеркнуть: сегодня мы обозначили лишь краткие тезисы к тому, что можно и нужно обсуждать. Но я рад, что этот разговор состоялся. Его актуальность мы все прекрасно понимаем.

————

1 Первая часть опубликована в «Кифе» № 7–8 (287–288), июль-август 2022 г., под заголовком «Является ли убийца наследником убитого?», вторая – в «Кифе» № 9 (289), сентябрь 2022 г., под заголовком «Благоволение: благословляющий и милующий взгляд», третья – в «Кифе» № 10(290), октябрь 2022 г., под заголовком «Вера в коммунистическую утопию рухнула – откуда же вокруг так много советских людей?»

2 Сайт АПН (Агентство политических новостей), публикация от 26.11.2018. Режим доступа: https://www.apn.ru/index.php?newsid=37617.

3 Слова из выступления И.В. Сталина (Джугашвили). Те, кто читал «Архипелаг ГУЛАГ», не могут не вспомнить в связи с этим один из эпизодов, основанных на свидетельствах очевидцев: «В бухгалтерии совхоза висел лозунг “Жить стало лучше, жить стало веселей. (Сталин)”. И кто-то красным карандашом приписал “у” – мол, СталинУ жить стало веселей. Виновника не искали – посадили всю бухгалтерию».

Кифа № 11 (291), ноябрь 2022 года