Газета «Кифа»

Издание Преображенского братства

Является ли убийца наследником убитого?

Материалы круглого стола «Проблемы различения русского и советского сегодня», проходившего в рамках Русского университета в мае 2022 г. Часть 1

Запад беспечно – и горько для нас – путает в употреблении слова «русский» и «советский», «Россия» и «СССР», а применять первое ко второму – подобно тому как признать за убийцей одежду и паспорт убитого.

А.И. Солженицын

Ю.В. Балакшина, О.В. Щербачёв, А.Н. Верещагин, К.А. Мозгов
Участники круглого стола. Сидят слева направо Ю.В. Балакшина, О.В. Щербачёв, А.Н. Верещагин, К.А. Мозгов. На экране Д.А. Сурков, А.И. Любжин

Олег Вячеславович Щербачёв, предводитель Московского Дворянского собрания, член-корреспондент Международной академии генеалогии, ведущий круглого стола (Москва): В 1991 году (я думаю, что все присутствующие здесь это помнят) распался Советский Союз, и казалось, что всё «советское», если и не умрёт в мгновение ока (что, конечно, было трудно себе представить), то, тем не менее, будет постепенно исчезать и уходить в историю. Но сейчас мы видим совершенно иной процесс: довольно агрессивную ресоветизацию. Некоторые наши сограждане вообще считают, что советский человек – это просто один из модусов русского человека: вот был русский человек Московского царства, потом Российской Империи, потом человек Советского Союза, а вот сейчас он постсоветский, и всё это один и тот же русский человек.

Есть другая точка зрения, противоположная, которая афористично выражена Солженицыным, считавшим, что Советский Союз относится к России как убийца к убитому, насильник к своей жертве. Я люблю приводить в качестве примера такое сравнение: можем ли мы сказать, что то государство, которое было основано после падения Константинополя, – это та же самая Византия? Люди ведь, в принципе, остались примерно те же. Мало того, даже монотеизм остался – в то время как во времена Советского Союза на место христианства пришло богоборчество, то есть отрицание любой религии…

А теперь хотелось бы выслушать других участников круглого стола. Хотя у нас сформулированы некоторые вопросы, но тема такова, что как её ни разделяй на разные вопросы, она всё равно остаётся единой, и поэтому мне хотелось бы не слишком дифференцировать обсуждение, а начать с того, чтобы каждый смог выразить свою точку зрения на эту проблему, как он её видит, не слишком углубляясь пока что в ответы на конкретно поставленные вопросы.

Алексей Игоревич Любжин, доктор филологических наук, руководитель магистратуры «История и культура античности» Университета Дмитрия Пожарского (Москва): Я долго думал над этой проблемой и вряд ли пришёл к какому-то однозначному удовлетворительному решению. На мой взгляд, различение русского и советского – вещь многофакторная. Усложняет наше дело то, что и Советский Союз неоднороден: идеолог-доктринёр ленинской эпохи – это одно, упёртый сталинист, национал-большевик – другое, циник брежневской эпохи – третье, и наряду с этими типами есть и соответствующая советская окраска положительных типов. Хорошие социально покалеченные советские люди – это люди достаточно скромные и бескорыстные, у них есть и ряд других достоинств и отчасти это связано именно с советской эпохой. Но и прежнее тоже не однородно: мы можем выделить, скажем, живущих в одну и ту же эпоху человека петербургского периода и человека московской Руси, который благополучно жил в большом количестве долгие годы после того, как столица перебралась в Петербург.

Но в качестве советского наследия я всё-таки взял бы именно идеологическое наследие на небольшом примере. У нас есть два писателя – Пастернак и Шолохов. Они принадлежат к одной эпохе, оба получили несоветскую высшую литературную награду, оба сформированы прежней эпохой и как-то приспосабливались к новой. Конечно, тут есть ещё вопрос атрибуции: действительно ли Шолохов написал «Тихий Дон»?1 Но предположим, что писал. Так вот, Шолохова с «Тихим Доном» и «Поднятой целиной» я бы отнёс целиком к миру советского, а Пастернака отнёс бы к миру русского2 именно потому, что они отстаивали разные ценности. Я говорю это не в качестве ответа на вопрос, а некоторого наброска, отправного пункта для ответа.

Юлия Валентиновна Балакшина, доктор филологических наук, учёный секретарь СФИ, доцент РГПУ им. А.И. Герцена (Санкт-Петербург): Я сейчас буду рисовать несколько схематичный портрет советского человека, но, тем не менее, его всё-таки нужно напомнить в начале разговора. Это человек, который находится под воздействием определённой идеологии и не способен к сложному, многоплановому мышлению. Он готов собираться, сбиваться в коллектив, но неспособен к соборному общению. (Кстати, в процессе подготовки «Русских бесед», которые проходят у нас в Петербурге, мы выяснили, что многие люди, которые идеологически исповедуют русскую идею, к реальному общению не готовы, не имеют навыков собеседования, не обладают тем качеством коммюнотарности, которое было присуще русскому человеку.) Наверное, среди качеств советского человека нужно назвать и патернализм, т. е. желание переложить ответственность на другого: на сильное государство, на сильного старшего в народе – найти этого старшего, а самому укрыться в свою норку, в свою частную жизнь, уйти от ответственности за большее. Надеюсь, что те, кто будет говорить после меня, дополнят этот портрет…

Когда я думала о различении русского и советского, то не могла не вспомнить славянофилов и людей их круга. Часто, описывая русского человека, они строят свои рассуждения на противопоставлении русского и западного. Сегодня, наверное, это противопоставление воспринимается как излишне схематичное. Но всё-таки в статьях Хомякова, Киреевского, Аксакова есть важные и до сих пор актуальные наблюдения о том, что характерно для русского человека. Они описывают этого человека разными словами – говорят об определённой цельности его натуры, о глубокой тишине, спокойствии внутреннего самосознания, о простоте жизненных потребностей и бодрости нравственного мужества. Но если попытаться войти в суть их мысли, то прежде всего они говорят о том, что в русском человеке был центр, стержень, который собирал его самого как личность и собирал жизнь вокруг него, позволял человеку не раздваиваться, оставаться целостным и единым и творить вокруг себя такую же жизнь. Откуда же этот центр, почему он сохранился именно в русском человеке? Потому что русский человек сохранил особый способ познания мира, который был связан не с рассудком, не с логическим мышлением, но с тем, что славянофилы называли верующим разумом. По сути получается, что в славянофильском сознании русский человек – это человек, который обладает этим самым верующим разумом. И я бы под этим подписалась. В том различении русского и советского, о котором мы говорим, важно понять, что советский человек, к сожалению, утратил не только верующий разум, но и свойственные западному сознанию навыки критического, рассудочного мышления. Сейчас, когда мы говорим о возрождении человека, мы очень часто слышим, что надо бы народу нашему вернуть навыки критического мышления. Но это ведь далеко не последнее слово, не самая высокая планка для человека. Восстановление русского человека – это восстановление того особого способа мышления, особого способа видения и познания мира, источником которого была вера.

Все мы знаем стихи Бродского: «Входит некто православный, говорит: “Теперь я – главный. У меня в душе Жар-птица и тоска по государю. Скоро Игорь воротится насладиться Ярославной. Дайте мне перекреститься, а не то – в лицо ударю”». И, к сожалению, это не только стихи, это печальная реальность нашей действительности. Поэтому когда современный человек произносит слова «православное сознание», «верующий разум», у него невольно появляется перед глазами «православный» постсоветской эпохи. А по сути это советский тип, только окрасившийся в религиозные тона. Но как различить этот псевдорелигиозный тип и глубину верующего разума? Это, мне кажется, предмет размышлений и внимательного разговора.

Китеж Великий. Константин Коровин, 1920 г.
Китеж Великий. Константин Коровин, 1920 г. Эскиз декорации III действия оперы Н.А.Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии»

Лично для меня в «советском» очень многое заключается именно не в том, ЧТО, но в том, КАК.

О.В. Щербачёв: Согласен с Вами. Это тема, которая меня тоже всегда занимала и даже отчасти раздражала: комсомольцы, ставшие православными. Под комсомольцами я, естественно, понимаю не просто рядовых членов комсомольской организации, через которую не пройти было практически невозможно, а комсомольскую номенклатуру, прожжённых циников брежневской эпохи, которые теперь с той же ожесточённостью, с какой они отстаивали, уже не веря в них, ценности комсомольско-ленинские, точно так же, видимо, не веря особо, отстаивают «православные ценности» и прочие «скрепы». Лично для меня в «советском» очень многое заключается именно не в том, что, но в том, как. Так, в своё время Синявский сказал: «У меня с Советским Союзом чисто эстетические разногласия».

Александр Николаевич Верещагин, доктор права, главный редактор журнала «Закон» (Москва): Мне для начала хотелось бы заступиться за комсомольцев, если позволите.

О.В. Щербачёв: Если получится.

А.Н. Верещагин: Я сделаю всё, что могу, чтобы не провалиться. Две недели назад в Моршанске – есть такой город в Тамбовской губернии – мне и моим друзьям, приехавшим туда, показывали город: музеи, храмы (как принадлежащие Русской православной церкви, так и старообрядческие). Нашим экскурсоводом был бывший комсорг, глава всего моршанского комсомола. И я из общения с ним, достаточно плотного, понял, что это уже вполне нормальный русский человек. Хотя он не скрывает того, что он комсорг, он даже об этом так, подчёркнуто, упоминает, тем не менее видно, что он православный и очень русский. Так что бывают такие позитивные трансформации (причём он уже в приличном возрасте). Ну ладно, за комсомол я заступился. Надеюсь, удачно.

По существу же что сказать? У Сергея Владимировича Волкова есть очень неплохая классификация политических направлений современной России, но она может быть приложена, наверное, не только к политике, а и к общественным течениям в широком смысле этого слова. А именно, есть три идеала, которые имеют смысл в нашем социально-политическом контексте: это, во-первых, старая Россия до 1917 года, во-вторых, Советский Союз и, в-третьих, современный Запад. Соответственно, все политические течения можно разбить на шесть групп по их отношению к этим идеалам. Кто-то за Советский Союз против Запада, кто-то за старую Россию против Запада, кто-то за старую Россию против Советского Союза и так далее… У каждого есть положительный идеал и отрицательный контр-идеал. Это достаточно удобная классификация, и в этом смысле можно различать русских от советских, задав им простой вопрос: «Что является Вашим идеалом?»

Конечно, когда мы говорим о старой России, мы не имеем в виду, что необходимо вернуться в состояние на 1916 или 1913 год. Речь идёт о том, чтобы продлить то направление, по которому Россия развивалась в петербургский период её истории, и достичь той точки, в которой бы она оказалась, не будь революции. Вот что имеется в виду под этим идеалом. Это скорее умозрительный идеал, но основанный на прошлой традиции. Соответственно, можно советских отличать от русских именно таким образом – каков у человека положительный идеал и каков отрицательный (контр-идеал). На мой взгляд это признак достаточно чёткий. Правда, тогда появляется ещё и третья категория, это либералы-западники в чистом виде. Но мы о них сегодня умолчим, как-нибудь в другой раз, наверное, их обсудим.

Советский человек – это тот, кому нравится отношение к высокой культуре, варьирующееся от стремления её уничтожить до стремления её подчинить.

Конечно, когда мы говорим о советском, важно ещё самих себя спросить, что такое «совок»? Причём это слово я употребляю в нейтральном смысле, тем более, что некоторые представители этого направления сами именуют себя совками. Есть даже такая фирма, производящая рыбные консервы под маркой «Совок». Я не пробовал, но говорят, они достаточно вкусные. Итак, некоторые сами называют себя совками или считают, что слово «совок» положительное. Поэтому я употребляю его здесь нейтрально, ни хорошо, ни плохо. Надо понять, что мы имеем в виду под этим словом. А соответственно, что такое советские люди. Я когда-то, года два-три назад, задавал в соцсетях этот вопрос, с друзьями пытался его обсудить, но не получилось содержательного разговора: все делали вид, что это понятно само по себе, но артикулировать это не получалось, не удалось добиться каких-то чётких терминов… Может быть, я как юрист слишком люблю всякие дефиниции, требую чёткости, но мне кажется, что это не только юристам полезно. Тут, конечно, можно много сказать: можно разойтись на частности, перечисляя, что было в России и что было в Советском Союзе по-разному. И про религию вспомнить, как по-разному относились к ней эти два режима, можно вспомнить даже и про экономику, потому что, скажем так, экономика Российской Империи была умеренно-либеральной, с определённой долей этатизма, но не подавляющей ни в коем случае, скорее рыночной, особенно в последние полвека, а советская, естественно, имела совершенно другой вектор своего развития и даже если она отступала от крайнего этатизма, то всё равно всегда стремилась вновь его обрести. Но это всё частности, пусть очень крупные, но частности. И если по ним сравнивать, всё равно не получится чёткого, цельного, ясного интегрального определения. Поэтому я предложил бы рассматривать советское, вообще «совок» как некую крайнюю форму массового общества; и если попытаться художественно выразиться, то это «власть чёрной кости» в её самой жёсткой форме, какая только известна, может быть, в человеческой истории. И соответственно, советский человек – это тот, кому нравится этот крайний эгалитаризм, это отношение к высокой культуре, варьирующееся от стремления её уничтожить, как это было в ранние годы при Ленине, до стремления её подчинить и «поставить на пользу простому человеку».

За этим скорее метафорическим определением стоит довольно многое – то, что люди ощущают, но что им трудно выразить иначе, путём какого-то строгого, научного определения. Это моё определение, личное, которое я предлагаю для размышления и обдумывания.

О.В. Щербачёв: Вы юридически корректно это определили, другие определяют «совок» просто как «власть быдла», «грядущего (или уже нагрянувшего) хама». Конечно, это не просто человек из низов, а тот, кто этим гордится и хочет довлеть, доминировать, оставаясь именно таким, какой он есть, абсолютно не желая становиться лучше, обучаться, впитывать культуру, духовно возрастать.

Профессор Преображенский и Шариков
Профессор Преображенский и Шариков. Кадр из фильма «Собачье сердце» по роману Михаила Булгакова

Комментарий А.Н. Верещагина газете «Кифа»

Не могли бы Вы прокомментировать свои слова о «власти чёрной кости»? Это как-то связано с сословным делением имперской России?

Нет, конечно. «Черная кость» и среди дворян встречалась, «белая кость» среди крестьян тоже могла быть. Конечно, в высших сословиях культурных людей побольше, это ясно, на то они и высшие, но в принципе это не привязано к сословности.

Речь скорее о внутренней сути человека. Хамы и среди дворян хотя нечасто, но бывали. Бывали люди очень хорошие и даже прекрасные среди низших сословий. Надеюсь, что мои предки (а они все были крестьянами) были именно такими, хотя я, конечно, не имел удовольствия быть с ними знаком. Но из того, что мне известно, похоже, что так.

С тем, о чём Вы говорили, связан ещё один вопрос. Известно, что в советское время образовательный уровень правящей верхушки (иногда сознательно, а иногда, возможно, и несознательно) понижался. Даже если это были выпускники вузов, то трёх-четырёхразрядных…

Да, Сергей Владимирович Волков об этом очень много писал. У него есть книга «Интеллектуальный слой в советском обществе», там всё очень подробно разобрано.

Были ли в имперской России сословные ограничения при поступлении в высшие учебные заведения юридического профиля?

В Училище правоведения, одно-единственное, действительно могли поступать только дворяне, да и то не все, а лишь такие, чьи отцы добились известных успехов на службе. Университетов же эти ограничения не касались. Из университетских юристов вышло немало сенаторов. И, скажем, знаменитый криминалист сенатор Фойницкий вообще родился крепостным графа Паскевича. Его не менее известный коллега Таганцев был внук крепостного. Сенатор Маттель происходил из крестьян, и т. д. и т. п. Это члены тогдашнего верховного суда, они все окончили университеты.

А в советское время была ли в юридической сфере заметна та тенденция к понижению интеллектуального уровня руководящего состава, о которой мы уже говорили?

Я думаю, что да. Вообще в советское время юристов «наверху» было мало. До Горбачёва с Лукьяновым и до самого конца их практически и не было. Вышинского можно вспомнить, но это не самый верх всё-таки, не уровень Политбюро, да и то чисто случайно, «залётная птица».

Ну да, он же сначала был среди эсеров.

Конечно, он не был большевиком, Ленина собирался арестовывать летом 1917 года. А так их и не было практически никого. Пётр Стучка был образованным человеком, присяжным поверенным – он основатель советского права, нарком, затем председатель Верховного суда. Но это всё люди, получившие образование ещё в старой России. А выходцы из советских юридических вузов почти до самого конца не имели никакой власти в Советском Союзе. Должность министра юстиции была невлиятельной. В отличие от Российской Империи, где это был один из первейших министров, в Советском Союзе это была должность, не имевшая никакого политического значения. Ни один министр юстиции или генеральный прокурор не был членом реального правительства, то есть Политбюро и Секретариата ЦК. Это показательно.

Беседовали Александра Колымагина, Анастасия Наконечная

————

1 Некоторая часть литературоведов считает, что существуют основания полагать: Шолохов не является подлинным автором романа. Один из основных предполагаемых авторов – Фёдор Крюков. Тем не менее в 1990-х и 2000-х годах и российскими, и зарубежными исследователями был проведён ряд исследований с использованием разнообразных современных методик анализа текста, и все они подтвердили авторство Шолохова. – Ред.

2 В последующем разговоре «литературная» тема получила продолжение и прозвучали имена Александра Исаевича Солженицына и Анны Андреевны Ахматовой. -– Ред.

Кифа № 7–8 (287–288), июль–август 2022 года

Продолжение. Часть 2 >>