Интервью с Софьей Андросенко, аспирантом философского факультета МГУ, пресс-секретарём Свято-Филаретовского института
Конечно, Бердяев – это в каком-то смысле «высшая математика» и, может быть, не для новоначальных, но я всё-таки считаю, что Бердяева надо читать всем.
Вы стали инициатором встреч «Чай с Бердяевым». Как эта идея родилась и во что она воплотилась?
В апреле 2019 года я получила письмо, состоявшее всего из одной строчки: его автор сообщал, что ему понравилась моя статья о Бердяеве, присланная ему православным священником. Это была публикация, написанная по следам вечера памяти Бердяева в Доме русского зарубежья, который проводил наш институт совместно с журналом «Вестник Русского христианского движения».
Автор письма, новозеландец Ричард Кокс, оказался профессором философии в Государственном университете штата Нью-Йорк. У него даже есть, как я позже узнала, свой пантеон тех, кого можно назвать философами в подлинном смысле слова. Это Бердяев, Достоевский, Платон и Андрей Тарковский. «В молодости, когда я учился, мне приходилось врать, говорить то, что никакого отношения не имеет к философии, чтобы сдать экзамены», – так он описывал свой опыт взаимодействия с аналитической философией и некоторыми другими специфическими направлениями. По поводу русской культуры он так мне однажды написал: конечно, Новая Зеландия не дала миру таких жемчужин, но мы по крайней мере можем читать Достоевского, Гоголя, Бердяева – ведь и читатели делают некоторый вклад в осмысление написанного.
Мне стало интересно, что за священник прислал ему мой текст. Так мы познакомились с отцом Стивом Яношем, венгром по национальности, рукоположенным в Московском Патриархате и уже давно жившим в США. Последние годы он занимался тем, что переводил на английский язык ранние работы Бердяева. Он так об этом говорил, что, хотя он и невысокого мнения о своих способностях и всё ждал, что за дело возьмётся кто-то более достойный, но покуда никто не брался, решил, что «дела делаются теми, кто их делает», и взялся за перо. Благодаря своей любви к русской культуре отец Стив постепенно стал инициатором обширной переписки. Некоторые из её участников впоследствии присоединились и к «Чаю с Бердяевым».
Когда у отца Стива был диагностирован рак поджелудочной железы, он оставил что-то вроде духовного завещания своим друзьям-бердяевцам. В частности, меня он попросил позаботиться о группе почтовой рассылки о Бердяеве, которую он много лет вёл.
То есть через одно письмо Вы вышли на целый круг людей, почитающих Бердяева?
Конечно, это ещё был не круг, а скорее отдельные люди, которых я встречала в разное время то тут, то там, и с кем сразу чувствовала какое-то духовное родство. Были друзья и коллеги разных конфессий – но, как правило, христиане – в Италии, Греции, Болгарии, США, Канаде, Сербии, Великобритании, Ливане… и, конечно, в России. Это были те, кто любит Бердяева, читает или пишет диссертации, публикует статьи и монографии. И мне хотелось собрать всех за чашкой чая. Хотя название «Чай с Бердяевым» придумала не я, а наш брат из Екатеринбурга Олег Глаголев. Он сказал, что надо обязательно собирать таких людей, и сообщил мне необходимое ускорение, чтобы начать это дело.
Мы вспомнили, что у Бердяева по вторникам здесь в Москве собирались разные люди. Тогда был жуткий голод, они топили мебелью печку-буржуйку, сидели в гостиной в валенках, вместо чая пили морковную настойку, к которой в качестве угощения подавали «пирожки из ничего», то есть с начинкой из каких-то картофельных очисток. Как вспоминал Бердяев, это было изобретение его близкого друга Евгении Рапп, сестры его жены Лидии. «Из ничего» – шутливая отсылка к одной из ключевых философских идей Бердяева, его знаменитой нетварной свободе («ничто»), из которой делается всякое подлинное изобретение в мире. Народу в квартиру набивалось столько, что, как признавался сам Бердяев, он даже не всех знал по имени. Ведь гораздо больше голода в людях была жажда свободного общения.
Мы решили продолжить традицию и попробовать тоже собрать друзей Бердяева на чай. Прошло сто лет с тех пор, на дворе был 2021 год, Москва была не такая голодная и все сидели по зумам. Надо сказать, что всё это международное чаепитие было бы невозможно без нашей сестры, талантливого переводчика Натальи Кольцовой, которая героически синхронно переводила все семинары, и без брата из моей церковной общины Юрия Заверюхи, который виртуозно пилотировал в зуме каждую нашу встречу. И хотя было жалко, что мы вынуждены сидеть «в окошках», но в то же время такой новый способ связи дал возможность собрать людей из разных уголков земного шара.
А отец Георгий Кочетков не участвовал в этом проекте?
Он несколько раз пытался присоединиться, но поскольку мы вынуждены подстраиваться под добрый десяток часовых поясов, а день отца Георгия расписан по минутам, пока он смог посмотреть одну встречу только в записи. Конечно, я мечтаю, что он не только присоединится, но и сделает доклад – скажем, о Бердяеве как мистике или одном из учителей братской жизни. Ведь отец Георгий – человек, который не просто воспринял какие-то идеи Бердяева, но воплотил его главные духовные открытия и интуиции – о личности, о соборности, о церкви, о свободе – в конкретной духовной жизни. Он открыл их, сделал осязаемыми для огромного количества людей – уж по крайней мере для всех членов Преображенского братства, даже если они не всегда подозревают, что их повседневность пронизана интуициями и чаяниями Бердяева (и, я думаю, существует во многом по его святой молитве). И я больше всего обязана отцу Георгию тем, что для меня философия Бердяева – не абстрактная игра ума, а буквально духовный хлеб.
Как-то мы обсуждали ту встречу, которую отец Георгий смог посмотреть. В целом, как мне помнится, она ему понравилась. Но он заметил (видимо, в связи с каким-то неаккуратным моим выражением), что нельзя говорить, будто имя Бердяева в России забыто или не востребовано. Ведь и в позднесоветское время были видные учёные, философы, обращавшиеся к его мысли – например, Сергей Сергеевич Хоружий. Он любил Бердяева, хотя, по мнению отца Георгия (с которым я согласна), не всегда точно его понимал и интерпретировал.
Тогда же отец Георгий рассказал ещё об одном человеке. Он вспомнил, что в 1990-е годы в Москве был талантливый молодой человек, который хотел создать музей Бердяева. Для меня это тоже больная тема. Дело в том, что в Москве есть по меньшей мере две квартиры, где жил Бердяев. Так вот, отец Георгий рассказал, что был человек, который пытался такой музей открыть, и даже были какие-то экспонаты, но, к сожалению, он совсем молодым умер от онкологии в самом начале девяностых.
Позже мы с этим человеком встретились, когда мне в руки попала замечательная книга Александра Вадимова «Жизнь Бердяева». Примерно на середине книги я захотела позвать автора на чай, а ещё через пару страниц догадалась, что эту чашку мы с ним выпьем уже в вечности – даст Бог, вместе с самим Николаем Александровичем. В интернете я быстро нашла, что настоящее имя автора книги Александр Цветков, что он действительно хотел создать (и в каком-то смысле создал) музей Бердяева, что он был друг отца Александра Меня, а вскоре у нас нашлись и общие знакомые.
Выходит, что людей, которые почитают Бердяева, не так уж и мало и в России, и за рубежом. Хотя кажется, что этого быть не должно, потому что у нас время не слишком философское… А что все эти разные люди, живущие в разных концах земли, находят в Бердяеве, чем он для них ценен? Есть ли разница в том, как его воспринимают русские люди и иностранцы?
Разница, безусловно, есть. Но я бы начала с того, что нас всех объединяет. Прежде всего это любовь к России. В покойном отце Стиве было столько любви к русской культуре… Для него мать Мария (Скобцова), весь мир русской эмиграции были как будто его друзья, соседи по лестничной клетке.
И ещё – очень личное переживание общения с Бердяевым. Например, один из участников наших встреч, Александр Кнежевич, защитивший в Оксфорде диссертацию о Бердяеве под руководством известного теолога отца Джорджа Паттисона, девять лет был монахом на Афоне. Он поделился со мной, что для него прикоснуться к мысли Бердяева было как встретить родного брата или отца, который, наконец, чувствует церковную, христианскую жизнь так же, как ты, но ещё и достаточно одарён, чтобы это внятно выразить.
Так в чём же эта загадка Бердяева?
В первую очередь это глубокое понимание и вдохновенный пример христианской, церковной жизни – но церковной в каком-то более объёмном, полном смысле, чем обычно вкладывают в это слово (так странно, что этого не видят те, кто подозревает Бердяева в нецерковности!). Тот же Александр Кнежевич обращал внимание, что Бердяев размышляет над вопросами, которые перед многими рядовыми верующими, раз в неделю приходящими в храм, даже не встают. Но когда ты, например, монах и в келье часы проводишь в молитве, хочешь всю жизнь Богу посвятить, чувствуешь то или иное призвание, в какой-то момент ты спросишь себя: а Богу интересно, о чём я молюсь, или Он и так всё заранее знает?
В прошлом этот монах был журналистом, режиссёром, он достаточно известный человек. И в своих интервью он говорит, что если та сторона откровения, которую явил нам Бердяев, не будет усвоена историческим христианством, то оно обречено, у него нет будущего. Помните слова Бердяева: «Многие думают, что истолкование христианства как религии личного спасения есть по преимуществу церковное истолкование. Но в действительности оно сталкивается с самой идеей Церкви»?
Бердяев говорит о церковной жизни как о том, что касается всей жизни человека, всей полноты его даров, возможностей, которые Господь ему даёт, как о содержательном раскрытии его свободы, веры и любви. «Бог не даёт человеку свободу – Он требует от человека свободы». И ещё – Бердяев не стесняется прямо назвать общение в любви главным содержанием христианской жизни.
Можно сказать, что у каждого, кто любит Бердяева, есть какой-то свой «нерв». Одного больше интересует антропология, его внимание к тайне человека, к тому, что человек может внести что-то новое в жизнь этого мира и Самого Бога, его учение о личности, свободе, творчестве. У другого дух захватывает от бердяевского чувства истории, смысла истории, от его напряжённого эсхатологизма и внимания к разным силам, действующим в истории. Очень интересна разработка этических вопросов у Бердяева. Кого-то интересуют аспекты, связанные с глубиной межличностного общения, с преодолением отчуждения, объективации в человеческих взаимоотношениях.
Что происходит на самих встречах, как вы соединяете эти свои интересы, как тему выбираете?
У нас прошло 6 встреч, последняя была прошлым летом, дальше мы прервались из-за моего поступления в аспирантуру, что было, увы, предсказуемо. Мы собирались раз в три месяца. Обычно был один доклад, от получаса до часа, и потом свободное обсуждение. Первый раз сообщение сделала я, а дальше предлагала выступить по очереди тому или иному участнику.
Тему мы обсуждаем вместе, но многое зависит от интересов докладчика. Например, уже упомянутый доктор Паттисон, кроме прочего специалист по Достоевскому и большой ценитель Бердяева, сделал в марте 2022 года доклад об интерпретации Достоевского Бердяевым, в чём-то с ним согласившись, в чём-то поспорив.
Я вижу, что наши участники хотят продолжения этого общения. Они хотят не просто академических семинаров, которых в жизни каждого из них много, а именно общения в том духе и тоне, который, как всем нам кажется, задаёт на наших встречах сам Бердяев.
А что Вы могли бы пожелать нашим читателям? Рискну предположить, что не все из них увлечены философией Бердяева. Не буду спрашивать, нужно ли, на Ваш взгляд, каждому читать Бердяева, но может быть, Вы посоветуете, с чего начать тем, кто этого захочет? Что важно понимать о Бердяеве, прежде чем начинать его читать? Иногда можно услышать, что Бердяева стоит читать не сразу, а лет через десять после начала жизни в церкви.
Конечно, Бердяев – это в каком-то смысле «высшая математика» и, может быть, не для новоначальных, но я всё-таки считаю, что Бердяева надо читать всем. Может быть, потому что моя собственная вера и тем более церковность не состоялась бы без Бердяева, как и без Достоевского. Пусть со мной поспорят, но на мой взгляд, Бердяев – и своими работами, и самой своей жизнью – даёт очень верный тон церковной жизни, какое-то очень церковное понимание самой церковности: целостное, бескомпромиссное, скромное и рыцарское.
Одна из причин, по которым люди не понимают Бердяева – что им кажется, будто он говорит о чём-то абстрактно красивом, но не сопрягающемся с их жизнью. Проблема в том, что его мысль укоренена в определённого рода церковном, духовном опыте, который не у всех есть или не у всех отрефлексирован. Поэтому, я думаю, у людей, например, живущих в Преображенском братстве, с которым и моя церковная жизнь связана, чуть больше возможностей понять, о чём он говорит. Для людей с такого рода церковным опытом, который затрагивает всю жизнь, а не только её богослужебную или этическую сторону, то, что пишет Бердяев, падает на определённую почву и резонирует. Но не только опыт церковной христианской жизни здесь может помочь, а и, например, экзистенциальный опыт, с которым сталкиваются врачи, когда нужно в условиях ограниченных ресурсов и времени принимать решение, касающееся жизни и смерти человека, его здоровья. Моя коллега Елена-Алина Патракова, блестяще защитившая год назад в Институте философии РАН диссертацию, посвящённую осмыслению границы между жизнью и смертью в свете реанимационных технологий, прекрасно это показала. Надеюсь, получится один из будущих наших «Чаёв» посвятить рассмотрению антропологических находок Бердяева в таком практическом междисциплинарном контексте.
Поэтому с чего начинать? В работе «О назначении человека», например, есть отдельные главы, которые надо всем рекомендовать читать. Блестящая поздняя работа «О рабстве и свободе человека». Из неё тоже можно читать отдельные главы, например, о личности, о войне, о поле. Есть замечательные работы Бердяева о русских философах. Они тоже очень хороши, потому что не только «подсвечивают» мысль самих этих философов, но и учат удивительному такту и благородству, с которым он пишет даже о тех людях, чья позиция ему не близка.
Беседовала Анастасия Наконечная
