«Кифа» продолжает публиковать интервью с Рождественских чтений1
Вы служите в небольшом городе в Юго-Западном регионе России. Расскажите, пожалуйста, как у вас идёт церковная жизнь, чем живут православные христиане, возможно, у вас есть какие-то братства или сестричества?
Сейчас сильно развиты у нас, наверное, как и во всех регионах, волонтёрские движения в связи с СВО. Это общая беда, и она как-то сплотила людей. Если раньше некоторые светские организации в нашем регионе не очень хотели взаимодействовать с церковью, то сегодня общество потихонечку поворачивается к ней. Волонтёры сотрудничают с храмами, с монастырями, на базе социального служения возникает взаимосвязь с различными светскими сообществами. А в целом у нас сейчас некоторый кризис – не хватает людей в храмах.
Когда-то наш епархиальный отдел благотворительности анонсировал открытие сестричества милосердия, но оно осталось добрым начинанием лишь на бумаге: людей так и не смогли привлечь ходить по больницам. Признаюсь, меня это удручало. Я знаю, что в больницах медперсонал не приветствует «лишних людей». Вот и с сестричеством не пошло дело, хотя и форма была пошита. Сестёр медики не хотят к больным допускать, потому что те не имеют соответствующего медицинского образования. Да и священника нельзя сказать, что все с радостью приглашают, скорее вынужденно соглашаются с запросами людей. А необходимость священника в больнице чувствуется.
Разве у вас нет молитвенных комнат или храмов при больнице? У нас в Петербурге они, кажется, везде есть.
Это зависит в основном от главного врача. У нас один из главврачей решился на смелый шаг: построил храм на территории больницы. Так там целые баталии были. Слава Богу, храм удалось отстоять. Правда, он очень небольшой, в нём всего один батюшка дежурство несёт по расписанию, ждёт, пока его вызовут. Но нужно ведь не находиться и ждать, нужно идти к больным.
Вот Вы говорите – не хватает людей. Но ведь это связано и с «духовным потребительством», когда пришёл, потребил частичку и ушёл, и в этом вся духовная жизнь.
И священство сообразно с этим к требоисполнительству скатывается. Это тот же самый кризис человеческого ресурса. Ведь и в духовных семинариях сейчас стало меньше студентов, и священников, готовых послужить и идти путём настоящего пастырства, душепопечительства, немного. Ещё одна проблема – не очень хотят люди ехать служить в регионы полусельские, такие как наш.
У вас своей семинарии нет?
Своей семинарии нет, есть Центр подготовки церковных специалистов, раньше он назывался духовным училищем. По большому счёту это такой центр, где любой православный более или менее воцерковленный человек может расширить свои знания о вере.
И потом стать помощником по социальной или молодёжной работе, например?
Не становятся. Люди часто туда приходят или уже в возрасте, или по каким-либо причинам не свободные. Они не могут осуществлять такую помощь.
Кажется, есть много сайтов, ресурсов, соцсетей, где любой человек может очень многое почерпнуть о вере, о духовной жизни. Но несмотря на такую обширную проповедь в глобальной сети интернет, в храмах людей больше не становится.
Это поразительно. Я занимаюсь историей петроградских братств. Как Вы, наверное, знаете, в 1920 году, прямо во времена Гражданской войны, несмотря на холод, голод, разные нестроения, в Петрограде был открыт Богословский институт. Люди, которые его открывали, считали своей задачей не только убрать лишнюю схоластику, но и помочь человеку найти своё служение ещё во время учёбы. Женщины там наравне с мужчинами получали духовное образование. Студенты и проповедовали, и беседы в храмах проводили. Институт недолго просуществовал, в 1924 году его захватили обновленцы, но те, кто его основал, успели выпустить первый поток, и люди свидетельствовали, что в институте находили своё служение в церкви и дальше этим жили. Почему же в тех страшных условиях революции, войны, голода и холода люди жаждали служить Богу и Церкви, а сейчас мы такого рвения не наблюдаем?
Люди ушли в интернет, погрузились в гаджеты. С одной стороны, это благо, правда? Кажется, есть много сайтов, ресурсов, соцсетей, где любой человек может очень многое почерпнуть о вере, о духовной жизни, многие священнослужители ведут блогерскую деятельность. Но несмотря на такую обширную проповедь в глобальной сети интернет, в храмах людей больше не становится, и к священнику за вопросами люди приходят меньше. Они всё в интернете находят. Прихожане порой говорят: «А тот-то батюшка так-то сказал, а ты не так учишь!» Внимание у людей рассеивается, проповедников много, бывает, разные священники противоречат друг другу в каких-то вопросах.
Но это, может быть, и не страшно?
У человека в голове разброд какой-то получается. Пока интернет не был так сильно распространён, мне кажется, людей в храме было больше. Я в сане почти 20 лет, и до этого ещё при храме священнику помогал. Люди были проще, не уходили каждый сам в себя, понимаете? Сегодня каждый зацикливается на самом себе, ему нет дела до других. В результате всё тяжелей и тяжелей создавать какие-то сообщества, а если они и возникают, то через короткий срок разваливаются. Поэтому в таких регионах, как наш, немногочисленных, малонаселённых, экономически неразвитых, можно сказать, бедных, если и соберутся пять-десять человек, они не увидят помощи. Бывает, люди бьются-бьются и ничего сами не могут, чувствуется нехватка помощников.
А что происходит у вас в епархии с миссией?
Можно взять как пример работу со школами. В районах священникам легче найти с учителями общий язык, люди попроще. Нет страха, что кто-то одёрнет, начальство осудит. А в областном центре тяжело, не во всякую школу священника пустят. У меня трое старших детей учатся в школе, в их классы я могу попадать. По крайней мере, классные руководители меня знают и рады, когда я прихожу. Но просто так в школу не зайдёшь. Это действительно проблема. Нас не хотят видеть в школе. Просто говорят: «Нам не надо, спасибо. Мы взаимодействуем с церковью, с епархией на уровне основ православной культуры, повышения квалификации».
То есть личного общения нет?
Да, священнического слова нет, и бывает такое, что от ворот поворот получаешь. А в районах, особенно в сёлах, священников по-настоящему ждут с распростёртыми объятиями.
Как Вам кажется, не связано ли такое отношение к церкви с тем, что церковь порой и сама даёт повод? Бывает, когда меня спрашивают как церковного человека о некоторых вещах, которые в нашей церкви происходят, порой я с огромным трудом могу объяснить, что в церкви действительно действует Дух Божий, действительно есть благодать, хотя кто-то в чём-то может и ошибаться.
То, что проблемы есть, я испытал на себе. Я сам был какое-то время в запрете. Меня просто вышибали из благочиния, чтобы ноги моей там не было, всеми правдами и неправдами.
За что?
Пришёл священник, которому нужно было растоптать мой авторитет и на этих обломках построить свой. Я столкнулся с ужасными вещами. Среди прочего за это время я ощутил, как тонко работают раскольники, которые буквально ищут попавших в непростые обстоятельства священников. Мне поступали звонки, в соцсетях писали: давай, мол, к нам в ИПЦ («истинно православную церковь»), например. И я увидел, как они обрабатывают священников, которые обиделись, которых обманули или которые, может быть, просто оступились. Их вылавливают, «держа руку на пульсе».
К счастью, я не поддался, выстоял и за это время не потерялся.
Слава Богу!
После всего этого я понял, что в каком-то смысле дыма без огня не бывает, не просто так иногда светские чиновники не хотят взаимодействовать со священнослужителями.
И какой выход?
Наверное, нужен более тщательный отбор.
Да, говорят, в семинарии приходят люди со всё более низким даже общеобразовательным уровнем.
Дело не только в этом. Я помню, в нашей семинарии стали делать больше упора на научную деятельность, привлекали преподавателей из университета. Когда я приехал учиться в магистратуру, было очень интересно. Но хотя уровень обучения стал на порядок выше, людей, желающих пойти по пути пастырства, стало меньше, и в духовном плане чувствовалась какая-то расслабленность.
Я слышала такое выражение – «верующий семинарист»…
Да, есть и неверующие. У нас были ребята, которые поступали совершенно неверующими. К слову сказать, их быстро определяли и отсеивали, а вот двое моих знакомых обрели веру в семинарии, придя совершенно светскими людьми, и вместо того, чтобы сбежать и побежать куда-нибудь в бар, они в библиотеку стали чаще заходить, в храм…
Это чудеса какие-то.
А чудеса на каждом шагу у нас есть, не так всё плохо на самом деле.
У нас в семинарии была не только богослужебная, но и катехизаторская практика, и социальная. Священники делали специальные отметки о нашей деятельности. Мне кажется, в любой духовной школе так должно быть.
А катехизаторы есть у вас?
К сожалению, те, кто обучается в нашем Центре подготовки церковных специалистов, не проходят во время обучения практики, от них в этом смысле ничего не требуют. Это странно: если есть обучающиеся – отсылайте их в храмы, чтобы они проходили практику по катехизации, а священник потом написал отзыв. У нас в семинарии была не только богослужебная, но и катехизаторская практика, и социальная. Священники делали специальные отметки о нашей деятельности. Мне кажется, в любой духовной школе так должно быть.
А на огласительные беседы приходят люди?
А куда они денутся? Мы их заставляем (улыбается).
На две беседы?
Хотя бы на одну, что Вы. Я семь лет этим занимаюсь. Мало людей, которые действительно начинают задавать вопросы, интересоваться. Больше таких, которые тихо послушают, раз сказали, и потом в лучшем случае несколько раз в год я их увижу в храме. А чтобы человек после огласительной беседы остался в храме всерьёз – такого нет, через силу слушают, думая: «Когда ты уже закончишь?» С работы люди приехали, они работают с утра до вечера. В конце недели, в пятницу мы проводим беседу, – им сложно воспринимать. Стараешься хотя бы основное сказать, чтобы хоть какое-то понимание у людей было.
А Евангелие они читают перед Крещением?
Нет. Я добиваюсь, чтобы хотя бы дома прочитали Символ веры на современном русском языке, чтобы им было понятно.
А что они поймут там даже на русском языке?
По крайней мере, кивают:
– Веруешь? –
– Верую.
И стараюсь дать им понятие Крещения, что это усыновление Господу Богу. А длительная катехизация возможна только если её насаждают сверху.
В опыте Преображенского братства её не насаждают. Люди по своему желанию оглашаются год или больше.
Мне известен только опыт, когда епархиальный архиерей сказал: кто без катехизации крестит – запрещу. Владыка заставил всех священнослужителей проводить обязательно три беседы перед крещением. И люди нормально относились к этому. У них не было возможности в другой храм побежать, чтобы их там просто так покрестили. И сначала они были вынуждены слушать эти три беседы, а через год-два привыкли, что это норма. Проблема в отдельных настоятелях, для которых главное – прибыль: больше покрестил – в кружку больше закинули. Если бы жёстко всех обязали на одинаковое количество бесед на всех приходах, системно, так и было бы. И вот в этой епархии катехизация длилась три недели. В одну неделю катехизатор говорил о смысле Таинства Крещения, очень подробно около часа (больше часа смысла нет говорить, люди нагружены, не воспримут). Вторая беседа – об основных элементах Символа веры, её другой катехизатор проводил. Я её иногда тоже слушал, но основное на мне было – Крещение. А третий катехизатор более широко говорил о том, что такое Церковь и о нашем месте в ней. Так что возможно оглашение и более длительное, и нужно в этом направлении работать.
Беседовала Анастасия Наконечная
————
1 Интервью с о. N из города N, N-ской епархии.
