От редакции. Сначала, прочитав название этой статьи, мы засомневались – не слишком ли спорное место Коммунарка, где похоронено множество людей, которых невозможно назвать иначе как палачи? Достаточно вспомнить гэпэушного куратора Беломорканала, возглавившего впоследствии в 1934–1936 гг. НКВД Генриха Ягоду и его жену, помощника московского прокурора Иду Авербах, которую часто называют идеологом ГУЛАГа. Но понемногу знакомясь со статистикой, мы поняли, что Коммунарка – это скорее место захоронения расстрелянной в 1937–1938 гг. советской хозяйственной и военной элиты.
* * *
«Мы живём в эпоху всемирного торжества памяти»
Пьер Нора
Цитата из эссе очень известного французского историка Пьера Нора «Всемирное торжество памяти», вынесенная в эпиграф, вызывает немало ассоциаций, воспоминаний и размышлений. Ключевой идеей масштабного исследовательского проекта «Места памяти», осуществлявшегося под руководством этого историка с 1984 по 1992 год1, была связь памяти с национальной идентичностью.
Такое понимание было нам очень близко, когда мы создавали сайт «Место памяти спецобъект Коммунарка» и передвижную выставку с одноимённым названием, когда показывали друзьям и знакомым территорию самого полигона и рассказывали его историю, когда составляли биографии людей, здесь захороненных, и собирали их потомков, когда ставили театральные композиции по этим биографиям. Для нас это было не просто географическое место на карте, но и живая история России, и соединение прошлого, настоящего и будущего.
Хотелось бы привести цитату из другого исследования Пьера Нора: «Настоящее <…> не в состоянии ощутить себя иначе, чем благодаря прошлому, окутываемому всё новыми мистериями и всё новым очарованием, прошлому-убежищу, более чем когда-либо хранилищу секретов того, что является уже не только нашей “историей”, но и нашей идентичностью»2. Нам, увы, это очень знакомо. Да, прошлое может быть и воображаемым, как сейчас советское прошлое для тех, кто его не застал во взрослом или хотя бы в детско-юношеском возрасте. Но это не мешает ощущать «чувство принадлежности» к этому воображаемому (или реконструированному) миру, чувствовать его как «убежище», окутанное «всё новыми мистериями и всё новым очарованием», переживать его уже не как свою историю, но как свою идентичность.
Если раньше по умолчанию считалось, что время линейно, непрерывно и делится на прошлое, настоящее и будущее, то теперь этому представлению пришёл конец. Как говорится, «распалась связь времён». Или, как сказано у Пастернака в его переводе Гамлета: «Порвалась дней связующая нить. Как мне обрывки их соединить!» Прошлое, как тень отца Гамлета, вроде бы существует, но отделено от нас окончательно и бесповоротно.
А поскольку время прерывно, то не только становится прерывным прошлое, но оно становится таким же неизвестным, как раньше будущее. Поэтому представление о прошлом настолько же неочевидно, как представление о будущем, и, как и о будущем, мы о прошлом тоже можем говорить только предположительно. Более того, прошлое в таком случае можно конструировать.
Соответственно, если фактически исчезает очевидное и незыблемое прошлое, а будущее стало ещё более непредсказуемым, чем раньше, единственной реалией остаётся настоящее. И это единственно реальное настоящее создаёт не только будущее, но и прошлое, конструирует его, меняет в соответствии с требованиями настоящего. Как это напоминает описанное Оруэллом в «1984»!
Так что же такое «места памяти»? Пьер Нора пишет об этом так: «“Места памяти” – это утрачиваемое нами прошлое, которое ещё живо где-то в сознании социальной группы, но в скором времени может исчезнуть навсегда, а само «место памяти» превратиться в историю, которая больше не будет поддерживаться коллективной памятью»3.
Весьма примечательно то, что при создании концепции сайта «Место памяти спецобъект Коммунарка» мы видели как ключевое понятие социальных групп здесь захороненных. И это неслучайно, ведь большевики стремились к уничтожению целых классов, сословий и сословных групп, и унаследованной принадлежности к определённому сословию часто вполне хватало для того, чтобы быть репрессированным4.
Принципиально важным для нас при создании концепции всего «коммунарского» проекта было осознание того, что Коммунарка как «место памяти» будет жить, только если сюда будут приезжать те, кто будет не просто «вспоминать время от времени», а иметь осознанное и регулярно на практике проявляемое желание деятельно помнить о захороненных здесь людях, как и о тех событиях, которые породили это место, и делать соответствующие выводы из этого. Спонтанно, т. е. самопроизвольно, никакой памяти храниться здесь не будет – энтропия, как известно, только увеличивается, и «под лежачий камень вода не течёт». А поскольку в местах памяти «находит убежище и “кристаллизуется” сама память», то эти места нужно бережно охранять.
Сергей Оболенский5
————
1 В 1993 году, в год двухсотлетия якобинского террора и кровавого подавления Вандейского восстания, в Вандее был торжественно открыт мемориал жертвам Великой французской революции. При всей несоизмеримости масштабов трагедии именно французам близко знакомы те проблемы, с которыми мы сталкиваемся, изучая своё недавнее прошлое. Правда, им в этом смысле легче – времени прошло больше. Вспоминаются слова Н.А. Струве, сказанные в интервью нашей газете: «Мы с Александром Исаевичем Солженицыным вместе присутствовали при открытии мемориала в Вандее. На то, чтобы это совершилось, потребовалось два столетия» («На каком языке говорит память?», «Кифа» №3 (18), март 2004 года). – Ред.
2 Нора П. Как писать историю Франции, с.87–88.
3 Нора П. Проблематика мест памяти // Франция-память. СПб: Издательство Санкт-Петербургского университета, 1999. С. 26.
4 Конечно, как мы уже говорили в предисловии к этому материалу, Коммунарка по составу захороненных здесь жертв резко отличается от других подобных мест. Если при поминальной молитве о тех, кто упоминается в «расстрельных списках» или «Книгах памяти» разных городов, человека, впервые увидевших этот перечень имён, поражает в самое сердце то, что это в основном самые простые люди – дворники, прачки, механизаторы, домохозяйки, то среди похороненных в Коммунарке рабочие и крестьяне составляют лишь около 5%. Однако вопреки распространённому мнению здесь захоронены вовсе не одни лишь сотрудники НКВД. Прежде всего расстреляна и похоронена здесь была «наросшая на голой земле» после уничтожения русской элиты новая хозяйственная, культурная и военная элита – директора заводов, инженеры, представители академической среды, журналисты, писатели, высший командный состав армии, офицеры (около 70%).
5 Автор статьи – правнук расстрелянного в 1938 году и захороненного в Коммунарке академика АН СССР экономиста Валериана Валериановича Оболенского, внук Вадима Валериановича Оболенского, арестованного и расстрелянного вместе с отцом.
