Интервью Алексея Борисовича Мазурова с Мариной Анатольевной Наумовой. 28 февраля 2024 г. Окончание1
Когда Вы познакомились со Свято-Филаретовским институтом и чем институт стал для Вас?
В 2008 или в 2009 году мне поступило предложение стать председателем Государственной экзаменационной комиссии в СФИ. И я подумал: почему бы и нет. Про институт я слышал то, что он хоть и маленький, но там совершаются важные вещи. Решил посмотреть, какие там студенты, преподаватели, какого качества пишут работы. Приехал я в первый раз на Покровку, а там всё такое миниатюрное… До этого мы там собирались несколько раз на агапах с членами Свято-Георгиевского братства. Мой-то вуз был средним по величине, а были вузы-гиганты. Я как-то был в Горном университете в Петербурге. Там у преподавателей шитая форма с золотыми шевронами, есть своё строительное управление, своя клиника, свои базы отдыха на Чёрном море, пансионаты и так далее. С этой точки зрения Свято-Филаретовский институт – карлик. Но было интересно – а что же он собой представляет? Мне привезли работы перед защитой, я их посмотрел и понял, что они неформальные. Это было самое главное впечатление. Мы знаем, как студенты учатся, причём везде, как они относятся к учёбе. Кого-то тянут за уши. Есть у нас такое – «заушное» образование. Меня поразило отношение к учёбе в СФИ. И преподаватели, и студенты – все очень серьёзно относятся к обучению, глубоко, прочувствованно. Поэтому я решил, что все дни буду присутствовать очно на защитах. Можно было не ездить, это очень распространённый вариант. Председатель комиссии просто подписывает дипломы, которые ему привозят по месту жительства, при этом получает зарплату за восьмичасовой рабочий день, и ещё положено оплачивать три недели.
Десять лет я был председателем ГЭК, и ни разу не пропустил защиты. Бывали опоздания на полдня, но я всегда стремился приехать и посмотреть, как это происходит. Для меня это было очень ценно и важно. Понял, что это образование – не профанация. Оно серьёзное, для жизни, для укрепления веры. В дипломных работах всегда есть научная составляющая, в каждой есть элементы исследования. А у нас в вузах какие требования к бакалаврским? Надо написать обычный реферат, обобщить прочитанное и свой взгляд представить. Поэтому отношение к институту формировалось как к достойному вузу. Я об этом всем рассказывал, что СФИ – это серьёзное место работы и учёбы.
А когда к Вам поступило предложение стать ректором, как Вы к этому отнеслись?
Карьера ректора вуза в Коломне завершилась 19 мая 2019 года. Контракт расторгли. Надо сказать, что и сил работать не было, потому что уже выгорел и сменилось руководство, которое хотело поставить своих людей. Понятно было, что против ветра идти – силы только тратить. Я перешёл на должность простого преподавателя, профессора, сохраняя работу в Областной думе. Там я работал до 2021 года. Конечно, я переживал. Ведь могли бы и поблагодарить за работу. А воспринимали это так: надо засидевшегося ректора спихнуть. Осенью 2019 года мне предложили стать президентом. Я спросил, зачем это? – Ну, вдруг что-то не получится у нового ректора… Тогда я ответил, что делать ничего не буду, но консультацию обеспечу, дам, так сказать, добрый совет. Так я и стал президентом и до сих пор им остаюсь. Силы ещё были поработать и опыт большой, и связи наработанные, и самое главное – понимание, как работает наш российский бюрократический механизм, потому что чиновники – это люди особые. У них мозги «завернуты» по-особому. Они говорят на особом языке, птичьем, мыслят по-своему. Бог даровал мне возможность общаться с ними на их языке. Поэтому они воспринимают меня как своего. Кроме того, есть ещё биография, которая тоже для них очень важна. Они с уважением относятся к этим вещам. Чувствуют, с каким человеком можно поработать, а с каким нет.
В августе 2019 года на Преображенском соборе о. Георгий Кочетков и Дмитрий Сергеевич Гасак предложили мне подумать над тем, чтобы стать ректором СФИ. Приближалось 70-летие о. Георгия, и он начал постепенно передавать преподавательские и административные обязанности другим людям. Я понимал, что это был риск для о. Георгия. Он переживал не меньше моего как основатель и духовный попечитель института. Это ведь его детище. Я согласился. 15 января 2020 года появился приказ о назначении.
25 января 2020 г.
Помню этот момент. Как Вы сами оцениваете себя в качестве ректора? Что для Вас значила работа в институте? Что, на Ваш взгляд, удалось сделать?
Я всё больше и больше понимаю, что всё, что было до этого, было подготовкой к этому служению. Надо сказать, что я воспринял свою работу в СФИ как служение. И по-прежнему могу сказать, что это служение. Я видел, что и для других людей здесь это служение или элемент служения. Наверное, был промысел в том, чтобы случилось так, как случилось. После назначения я много размышлял, что делать. Можно было проводить 8-часовой рабочий день в институте, заводить свои порядки, знакомиться с каждым отделом, влезать во все дыры, щели. Но я подумал, что вряд ли стоит так этим заниматься, потому что не я это создавал. Духовную атмосферу, уклад, отношения ломать негоже. Поэтому был избран очень мягкий стиль. Может быть, был дефицит моих появлений в СФИ. Но ректорат, учёные советы, важные совещания проходили всегда с моим участием. Решались принципиальные вещи. Мне очень важно то, что ничего не было сломано, всё было сохранено как преемственность. Высшее образование – это прежде всего преемственность. Надо сохранять уникальный дух. Он есть почти в каждом вузе. Какой он – это отдельный вопрос, но он есть. Важно и то, что у СФИ был естественный рост и развитие. Институт получил государственную и церковную аккредитацию, а это базовые вещи. Стимуляция научной работы. Нужно также и доброе слово сказать, кого-то поддержать, чтобы в коллективе были не тяжёлые отношения. Руководитель не должен быть как Иван Грозный, взашей кого-то гонять, орать, голос повышать. Мне такой подход к управлению претит до глубины души. Я слышал, как в высших кабинетах женщины ругались нецензурной бранью на подчинённых, и меня это сильно коробило. Я себе дал слово, что не позволю грубого слова сказать в чей-либо адрес.
Разные были обстоятельства. Бог нам помогал очень сильно. Понятно, что моих усилий было недостаточно. Были чудесные обстоятельства, которые помогли нам сделать кое-что очень важное. Итог какой у нас? Бессрочная лицензия, бессрочная аккредитация, церковная аккредитация. Мы полтора года осаждали Учебный комитет. Мы по полчаса, по часу каждый раз беседовали с о. Максимом Козловым и находили общий язык. Помню разговор, когда у нас был первый раунд экспертизы. Мы ожидали подвоха, но он пришёл с неожиданной стороны. Эксперта по библеистике крайне смутило то обстоятельство (озвученное преподавателем), что Моисей – это фигура мифологическая. Помощник о. Максима, который сидел рядом с ним, воскликнул: «Моисей был реально!» Я говорю: «Батюшка, я тоже считаю, что Моисей-Боговидец – это реальный персонаж. Но это одна из точек зрения, которые существуют в науке. Мы же наукой занимаемся, теологией. Есть в том числе и такая точка зрения. Мы поправим это, подадим под соусом того, что есть традиционный взгляд, а есть менее традиционный». И это было принято. Мой предыдущий опыт дал умение ведения переговоров. Благодаря этому удалось снять многие вопросы, которые поначалу вызывали недоумение. Что меня ещё очень радует? Что наши научные контакты, конференции стали значительно серьёзнее, статуснее. Тут всё работало. И то, что мы размышляли на ректоратах, как их провести, и аккредитации, и внешние контакты. У нас появился журнал ВАК – «Вестник СФИ». Это большое достижение. Ещё один показатель роста – на Сретенском соборе Дмитрий Сергеевич сказал, что институт так развился, что теперь невозможно участвовать во всех мероприятиях. Их стало много, и они разнообразные. Это показатель качественного роста. Это называется самоцветением. Люди чувствуют, что им надо реализоваться. Они проявляют инициативу. Это всегда было очень сложно стимулировать. Ещё работая ректором коломенского вуза, я думал, что в этом раскрытии бутонов есть промысел Божий. Люди приходили и предлагали свои инициативы, а я соглашался на их реализацию: живое это – пусть растёт, а мы будем это поливать и унавоживать, пусть развивается.
Какие Вы видите приоритеты дальнейшего развития? На что стоит больше всего обращать внимание?
Надо обращать внимание на научную деятельность, писать диссертации. Авторитет у СФИ уже есть. Но важно, чтобы были остепенённые люди, потому что на регалии обращают внимание. Важно увеличивать горизонтальные связи с нашими партнёрами. Я так порадовался, когда Юлия Валентиновна Балакшина написала, что наших преподавателей и студентов пригласили в Пензенскую семинарию на конференцию и предложили устроить выставку. Как здорово! Раньше блокировали, а теперь приглашают сами. Я думаю, что надо эти горизонтальные связи развивать и укреплять положение нашего института и продолжать делать своё дело. Всё будет потихонечку двигаться вперёд. Я в этом уверен. Потому что есть внутренний импульс. Понятно, что у студентов много проблем в учёбе, но это особые студенты. Я их очень уважаю, люблю и всегда поддерживал на защитах. И преподаватели, и сотрудники особые, что придаёт институту совершенно новое качество. Я думаю, что у СФИ хорошее будущее.
Да, дай Бог. Мне кажется, что очень важна богословская школа. Она у нас есть, но её надо и дальше собирать и развивать. Мы себя мыслим наследниками Свято-Сергиевского института, деятелей русского религиозного возрождения: Н.А. Бердяева, о. Сергия Булгакова, о. Николая Афанасьева, о. Александра Шмемана и др. Мне кажется, что именно эту линию богословия сейчас в России никто не развивает, а это важно для Церкви.
Да, декан философского факультета МГУ Алексей Павлович Козырев говорит, что единицы выбирают изучение русской философской школы. Поэтому так важно то, что мы делаем. Это важно и для светского научного сообщества, и для церковного. Конечно, надо сохранять свободный дух. Сейчас в семинариях сильно зарегулированная атмосфера, трудно проявить творческий подход, горение и т. д. Нам надо оставаться островком свободной богословской мысли в России, в православии. А на этот огонёк будут слетаться, я уверен. У человека неистребимо желание свободы и творчества. Потому что без этого и наука невозможна. Хотим мы, не хотим, семинарии, академии всё-таки связаны с наукой. Основы наук должны преподаваться в вузах.
Вы мне как-то сказали, что в качестве ректора почувствовали себя на своём месте и что это большое счастье.
Это действительно так. Я расцениваю это как дар Божий. В финале жизни оказаться на том месте, к которому Бог тебя призвал. За это можно только благодарить Бога. Всё, что удалось собрать за 50 лет жизни, удалось применить. Разные навыки, и профессиональные, и бюрократические, и психологические – всё это вязалось божьими спицами в одну ткань и пришло к какому-то итогу.
Да, слава Богу. Мы как сотрудники тоже можем сказать, что это действительно промысел Божий. С нашей стороны видно, что Вы действительно на своём месте.
Надо сказать, поначалу я очень сильно переживал, что надо будет работать 8 часов в день, но потом переживание ушло. Я стал думать о том, что руководство может быть разным. Зачем постоянно контролировать процесс, если всё работает? Конечно, были очень важны советы духовного попечителя о. Георгия. Недавно мы с ним беседовали, он очень поддержал меня в таком отношении к ректорству и поблагодарил за то, что всё так получилось. А я Бога благодарю за интуицию, которую Он мне дал по этому поводу. Разрушить всё очень легко. Вы знаете, я десятки, сотни раз наблюдал, как ломали и превращали в руины. И ничто не собирается из руин. Я очень опасался, как бы не превратиться в такого разрушителя.
Важно, что Вы поддержали Дмитрия Сергеевича Гасака, потому что на его плечах большая нагрузка. Он и председатель Преображенского братства, и первый проректор. Отец Георгий не работал в институте постоянно, он руководил, решая принципиальные вопросы, но основная нагрузка была на Дмитрии Сергеевиче. Очень важно, что Вы ему подставили плечо.
Я очень ценю Дмитрия Сергеевича и отношения с ним. Это удивительный человек. Братству и институту очень повезло, что он есть. Так что дай Бог, чтобы всё у него удалось.
У меня осталось два основных вопроса. Первый – про опыт, связанный с болезнью. Второй – про ваше коломенское братство. Я думаю, его судьба Вас очень волнует. И какие-то Ваши мысли здесь были бы, мне кажется, для многих его членов важны.
Да, болезнь – событие в жизни человека, особенно тяжёлая, которая известно чем может закончиться. Это прежде всего время размышлений. Я очень много передумал за эти месяцы. Это время открытий, а именно видение промысла Божьего в судьбе человека. Я всё больше и больше прихожу к мнению, что жизнь человека – это некая тайна, в том числе и для него самого, которая разворачивается и перед лицом Божьим, и перед самим человеком, и перед теми, кто его окружает. И это что-то такое удивительное, что человек должен в конце жизни понять, принять и в себе уложить. Это тоже некий дар Божий.
А ещё, знаете, какой очень важный урок? Благодарность Богу. Я помню дату, когда всё это началось, когда у меня обнаружили опухоль: 18 марта 2021 года. Жизнь, конечно, принципиально изменилась. Пришлось увязывать болезнь с работой, с семейными заботами. Это тоже был непростой и ценный опыт. Я благодарен Богу за то, что Он всегда помогал мне. Истинно сказано, что «Бог не до конца прогневается, не вовек враждует» (Пс 102:9). В самые тяжёлые моменты посылается Божья помощь. И в самые отчаянные моменты. 11 апреля 2023 года у меня случился инфаркт с остановкой сердца. Был момент ухода из жизни. Потом примерно через минуту меня вернули массажем сердца. Врачи приняли решение поставить стент на центральную артерию. Ситуация была неоднозначная, сужение 50%, а стент обычно ставят при 70–80% (к слову, у меня папа умер из-за разрыва аорты). Врачи спорили между собой, до криков доходило. Кто-то говорил: это известный человек, давайте его выпишем, пусть дальше сам занимается, зачем мы будем рисковать. Но в итоге всё-таки поставили стент. Потому что не было зав. отделения (это было раннее утро, половина седьмого утра). И решение оказалось промыслительным. Удалось поймать критический момент, когда сердце не очень пострадало. Через полтора месяца выяснилось, что оно где-то на верхней границе нормы, между нормой и патологией, но всё-таки ближе к норме. И это мне очень помогло, это какой-то силой обеспечило жизнь, потому что, если бы этого инфаркта не случилось… А благодаря этому я продолжаю жить.
То же в отчаянных ситуациях, когда, казалось бы, выхода нет… Скажем, 7 месяцев не удавалось подобрать химиотерапию, метастазы всё росли и росли. Или в начале февраля этого года всё могло закончиться фатально – от обезвоживания. И во всех этих случаях Бог послал свою помощь. И слава Ему за это. Есть некий Божий промысел. Я думаю, что пока Богу нужно будет, чтобы я был на своём месте и мог послужить, – будем жить. А служить я ещё могу. Хотя я готов, конечно…
Ещё один важный урок – это урок смирения. Вы знаете, я по натуре человек гордый, очень упрямый. Но духовная жизнь многому научила. И работа руководителя научила: всё принимать, смиряться и голову наклонять, и Бога благодарить за это смирение. Я уже готов к любому развитию событий. Всё – на милость Божию. И слава Богу за всё!
Я вот это мужество Ваше всё время отмечала, когда видно, что Вам нехорошо, а Вы продолжаете вести ректорат или учёный совет…
Эти обязанности заставляют поддерживать форму. Когда я могу это сделать, я лучше проведу ректорат, порадуюсь тому, что вижу своих коллег. Может быть, что-то умное скажу, если Бог вразумит. И, может быть, какие-то реальные вещи – большие или не очень, но важные в перспективе – будут сделаны.
И для меня лично это важно, некий опыт преодоления. Помню, как я готовился ко дню свт. Филарета. (Актовый день СФИ. – Ред.) Очень сложно было. Надо было подгадать момент между этапами довольно тяжёлой «химии», чтобы одна процедура закончилась и я был в состоянии просто выйти и приехать. Мы советовались с докторами, в какое время её назначить. И вот удалось. Не знаю, заметно это было или нет, но в более-менее нормальном состоянии всё-таки мы Филаретовский день провели.
Отлично провели. И даже не было заметно, что Вы как-то не очень себя чувствуете.
А на следующий день я чуть не упал. Подхватил ковид, наверное, сильно меня подкосило. Но ничего. Слава Богу, я тоже очень порадовался за наш праздник. Вдохновенный он получился. Очень хороший.
У нас много людей болеет: и онкология, и другие тяжёлые заболевания. Скажите что-то для наших тяжкоболящих братьев и сестёр, за что им держаться?
Я очень сильно чувствую поддержку братьев и сестёр: и их молитвы, и иную помощь. Меня это сильно укрепляет. Вы знаете, что за нами стоят десятки и сотни молитвенников. Помните об этом. И всегда вам станет от этого легче, что вы не одни. Это первое. Второе: не отчаивайтесь. Бог милостив. Умирать придётся всем. Рано или поздно. Важно, чтобы это была достойная смерть. В очах Божьих, в очах ближних, в очах братьев и сестёр, в очах тех, кто вас знает. Это тоже очень важно. Поэтому надейтесь на милость Божию. Я думаю, что даже очень тяжко болящему человеку Бог дарует Свою весточку, укрепление на каком-то этапе, ослабление страданий. Но тогда, когда настанет самый край, что тут делать? Волю Божью принимать. С миром ко Господу отойти. Мы верим в воскресение Христа, в наше воскресение. А как это будет?.. Меня, конечно, волнует судьба родных и близких. Я всегда был для них опорой. И, может быть, это самый тревожный момент. Но тоже надеюсь на помощь Божью, на Его защиту. Самое главное – не отчаиваться.
Вы оставляете Вашу семью не только на Господа Бога, но и на братьев и сестёр. Какое Вы могли бы оставить духовное завещание коломенскому братству? Что Вы считаете важным, чтобы там братская жизнь продолжалась, развивалась?
Да, там непростая ситуация. Причём непростая изначально. У нас, я уже рассказывал, община раскололась. Есть что-то такое, что мешает людям до качественного уровня поднять братскую жизнь. В этом проблема. Связано ли это с недостатками катехизации или, может быть, с личностными особенностями людей? Может быть, есть и то и другое. Главная проблема – неумение в простоте Христовой общаться и принимать другого брата и сестру. У нас есть три собрания, и они как лебедь, рак и щука. Где-то это связано с особенностями старших, которые стремятся провести свою линию. Где-то – с тем, что кто-то не умеет сдерживать эмоции, а кто-то просто, возможно, этически ещё незрелый, и т. п. Вы знаете, я сложный человек, но меня как-то Бог научил. В простоте – жемчужина. Вы знаете, какие-то вериги спадают, когда общаешься в простоте. Не надо усложнять. Зачем это всё? Для чего? Что это пред очами Божьими? Вы когда перед Ним предстанете, будете рассказывать, какой вы такой сам из себя?..
Я очень сильно переживаю. Пока что братство держится на мне. Боюсь, как бы оно не разлетелось, если Бог призовёт меня. Сейчас надежда на то, что снова родится община, где старшая – одна из сестёр, и будет происходить какое-то собирание. Братьям надо сильно умерить свои амбиции. Один брат у нас слишком привержен к формальным вещам. Уж на что я тоже формалист, но он так привержен к ним, что просто невозможно. Формальности нужны, но не до такой же степени! Братство – это не офис. Бывает болезненная реакция на какие-то слова. Иногда приписывают другим то, чего нет на самом деле. И это всё просто беда какая-то. Это огромная проблема. В последнее время у нас последовательно несколько собраний было разрушено. Почему, как, с кем связано – не буду говорить, но это факт. И это ужасная травма для людей, которые всё это видели, наблюдали, переживали. И это всё где-то сидит внутри, в печёнках, не прожитое, готовое снова всколыхнуться, как вулкан, и обрести разрушительную силу.
А изживание таких вещей есть внутренняя работа. Ещё раз повторяю, надо себе самому сказать: я принимаю брата и сестру, надо самому сделать шаг. Я не верю тому, что мне «кажется». Я даю аванс любви, о чём всегда говорит наш о. Георгий. И аванс доверия.
Нужен большой труд по собиранию. И прежде всего смирение. Тут от братьев зависит очень многое. Есть пессимистические взгляды, что они не изменятся. А я думаю, что у Бога всё возможно. Не может быть такого, чтобы христианин думал, что ничего не изменится. А как же иначе? Бог ведь действует! Не может не действовать. Единственное, что воление должно быть у людей и желание дать возможность Богу действовать. Важно выстраивать пространство доверия и в это вкладываться.
Всё-таки не могу не задать ещё один, последний вопрос. Очень важно резюмировать наше с Вами интервью. Как бы Вы в двух словах выразили своё жизненное призвание, за которое особо хотели бы Господа Бога поблагодарить?
А я хочу сказать: славу Богу за всё. Я принимаю Божий промысел о себе. Благодарю Бога за то, что было, и за то, что есть. Особенно Ему благодарен за людей, которых Он послал мне на моём жизненном пути. Человеку интересен другой человек. Я с трудом воспринимаю отшельническое христианство. Христианство – это прежде всего общение. Это смотрение друг другу в глаза. Это взаимопроникновение душ. Это радость во Христе о брате и сестре. Этого так не хватает в этом мире. И это такая драгоценность. Вот всё это надо ценить, благодарить Бога за это. Я не большой молитвенник и не большой аскет. Но я очень ценю живые отношения с Богом и с людьми. В этом и есть жизнь. Я очень надеюсь, что жизнь будет вечной для нас всех, будет иметь продолжение.
Фото: Александр Волков, архив Богоявленского малого православного братства
————
1 Первая часть была опубликована в «Кифе» № 5(309).
Кифа № 6 (310), июнь 2024 года
