К сорокалетию кончины протопресвитера Александра Шмемана мы публикуем фрагмент одной из его бесед
Один из величайших парадоксов советского пятидесятилетия нашей истории состоит в том, что эпоха открытого похода против религии, тотального её отрицания как реакционного и опасного явления оказалась также эпохой откровения всему миpy почти неизвестного дотоле, изумительного по глубине и красоте русского религиозного искусства. Имперская Россия, неотъемлемой и привилегированной частью которой была Православная Церковь, застроила Россию храмами по образцам западных и заполнила их изображениями a la Рафаэль, Микеланджело и Леонардо да Винчи. Выходит, обвал этой официально- и казённо-религиозной России нужен был, чтобы засияло вдруг нечто скрытое под блестящей её поверхностью, жившее в каких-то тайниках. В начале двадцатых годов началась реставрация и расчистка икон Андрея Рублёва. И уже тогда в журнале «Вопросы реставрации» профессор И.Э. Грабарь писал, что «Троица» Рублёва – одна из вершин мирового искусства, утоляющая высшую человеческую жажду – жажду духа и красоты. Затем последовало открытие древнерусского зодчества, певческой традиции, всей русско-православной культуры, более двухсот лет закрытой густым и непроницаемым слоем западного лака.
Движение это было стихийным и уж никак не вдохновлённым советской властью, ибо последняя войдёт в историю как обвиняемая в расхищении и прямом уничтожении бесчисленных сокровищ русской культуры… Гонения на религию парадоксальным образом совпали с поразительным откровением миpy всего лучшего, что религиозным порывом создано было на нашей земле.
Думается, что понять эту связь нетрудно: одно явление неизбежно привело к другому. До тех пор, пока религия в официальной её форме пользовалась тяжёлой подчас для неё самой поддержкой государственной власти, многие не только не понимали подлинного её места в жизни человека и общества, но в силу казённо-принудительного её характера склонны были отвергать саму веру как неизбывно-вечную потребность души. Но вот грянул гром, и рухнуло величественное здание имперской России под ударами тех, кто душу эту отвергал, для кого весь миp – только материя, для кого всё на свете – только снизу и вниз, но никогда не свыше и ввысь.
И вот оказалось, что человек – существо жаждущее, и жаждущее не одних благ земных, но в первую очередь того света свыше, которому нет имени, но который один способен просветить тьму, побороть зло, бессмыслицу и смертность земной жизни. Того света, «что сквозит и тайно светит в наготе… смиренной». Эту строчку написал когда-то Тютчев, и никто в то время не обратил внимания на его слова. Но нужно было человеческому лицу исказиться ненавистью, грубой жаждой власти, чтобы стал нужнее всего другой лик – Того, Кто сказал: Придите ко Мне все труждающиеся и обременённые, и Я успокою вас; возьмите иго Моё на себя и научитесь от Меня, ибо я кроток и смирен сердцем… (Мф 11:28–29).
Вдруг, как воды в пустыне, захотелось вечной красоты, вечного смирения, вечного неба. И оказалось, что всё это по-прежнему тут, рядом, позабытое в жизненной суете, потерянное в погоне за земными целями, но вечно живое, близкое, дарованное навсегда. И началось удивительное паломничество России к собственной душе – к вечно живой душе самого народа, просиявшей в этих дивной высоты образах, в этих белоснежных стенах и синих куполах. И стало ясно, что за злым, бессмысленным, страха и суеты исполненным миpoм есть другой миp, есть вечный, золотом, голубизной и светом наполненный полдень и в нём – три Ангела за единой трапезой, одна Любовь, одна Истина.
