Интервью с участниками конференции «Русская усадьба в XXI веке: от сохранения наследия к возрождению жизни»1
Что нужно делать, чтобы в русских усадьбах возрождались не только стены, но память, традиции и сама жизнь?
Олег Вячеславович Щербачёв, предводитель Московского Дворянского собрания (Москва): Как уже было неоднократно сегодня сказано2, прежде всего надо восстанавливать русского человека. Стены восстановить гораздо легче. Я говорил сейчас на круглом столе о том, что русская усадьба в её классическом выражении появилась в России только после 1762 г., после Манифеста о вольности и свободе Российского дворянства. Когда человек в нашей стране будет по-настоящему волен и свободен, тогда появятся и усадьбы этого духа. И, конечно же, говорилось сегодня и о реституции, об очень сложном вопросе, пререкаемом и неоднозначном, практически исключённом из поля обсуждения уже начиная с начала 2000-х гг. Но не надо бояться этой темы, потому что в этом тоже есть своя правда. Без темы реституции мы не сможем вернуться в поле цивилизованного государства тысячелетней Российской империи. Рано или поздно этот вопрос всё равно встанет.
Сергей Павлович Носиков, краевед (Истринский район Московской области): Над таким глобальным вопросом я не задумывался, усадьбами стал заниматься совсем недавно, года два-три назад. А десять лет пишу о храмах, это для меня первоочередная цель, а уж потом – и о владельцах этого села. Однажды я нашёл связь нашего филатовского Христорождественского храма с отцом Иоанном Кронштадтским. Мне просто повезло: сидя в архиве и просматривая ведомости о ежегодных пожертвованиях, вдруг в очередной раз открываю ведомость – и вижу отдельной строчкой: «Пожертвовал 100 рублей о. Иоанн (Сергиев) из Кронштадта». Когда я сообщил об этом батюшке, это было такое счастье! Он говорит: «Я же всегда как-то особо поминал отца Иоанна». Раньше об этом не знали, и в нашем Истринском благочинии нет больше таких примеров, чтобы отец Иоанн Кронштадтский жертву вносил. Конечно, интересно, почему он пожертвовал именно этому храму. Сумма 100 рублей – и не большая и не маленькая, хорошая сумма. Вот такой исторический подтверждённый факт.
В последние несколько лет я пишу книжки, в которых рассказываю о том или ином селе, об усадьбе, о помещиках, которые владели этой усадьбой, об их семьях, о том, чем они занимались, чем прославились или не прославились… Я считаю восстановление памяти о тех, кто незаслуженно забыт, своим долгом. У меня было несколько случаев, когда я узнавал о таких людях – о сельской учительнице, о монахине или о Борисе Брусилове, например (он менее известен, чем его брат генерал). И вот я делаю усилие, откладываю остальные дела в сторону, чтобы написать о них, о незаслуженно забытых. Это тоже возрождение.
Илья Евгеньевич Путятин, доктор искусствоведения, кандидат архитектуры, профессор МАРХИ, куратор Фонда дворянской культуры: Трудно ответить на Ваш вопрос. Он сформулирован так, что будто вносит разделение между стенами и людьми: вот, мы восстановили прекрасные стены, а почему не восстановили прекрасных людей? Может показаться, что это утверждение правильное и, может быть, даже я во многом с ним соглашусь. Но это утверждение всётаки препятствует нашему движению к будущему. А ведь всё, ради чего мы здесь, на конференции о русской усадьбе, собрались, – это разговор о будущем, о перспективах. Она ведь так и называется: «Русская усадьба в XXI веке: от сохранения наследия к возрождению жизни».
Если мы говорим о будущем, то, я думаю, прежде всего нам самим по отношению каждому к себе, а потом уже и в нашем обществе стоит понять, что стены, предметы, с которыми мы взаимодействуем, даже одежда, в которую мы одеты, непосредственно связаны с нами как с людьми, с нашей личностью и с нашей душой, и с той духовной частью нашей жизни, о которой мы часто говорим. И поэтому если кто-то из нас берётся восстанавливать стены, он уже тем самым меняет свою душу. Хорошо, если он это понимает, и будет лучше, если мы все будем яснее это понимать. Но при этом, может быть, нам стоит меньше об этом говорить, чтобы эти вещи естественно произрастали в нашем сообществе, чтобы они, может быть, меньше обсуждались, но в каком-то смысле тайно, по умолчанию содержались в нас, в наших действиях.
Что касается традиций, то сначала от времён геноцида 1917 года, когда хорошо одетых людей просто убивали на улице и грабили, а из недавнего прошлого – с 1990-х, когда многим людям было объективно плохо в материальном отношении, даже с едой и одеждой, возникла некая ложная традиция прибедняться. А ведь если есть возможность (или даже нет возможности), очень важно себя, свою жизнь, свои отношения с окружающими стараться выстраивать максимально красиво. Эта красота ещё со времён древности была не только эстетической категорией, но и этической. Красота внешняя связана с внутренней красотой, и эта связь работает в обе стороны, не только в одну. А мы, бывает, говорим, что вот мы все из себя такие хорошие, оделись в бедное платье и ходим с гордостью. Нет, если мы такие хорошие и идём на церковную службу, давайте посмотрим свой гардероб и выберем из него что-то подходящее, лучшее в сегодняшней жизни. И если мы идем даже не на службу, а к друзьям на встречу, давайте тоже выберем что-то лучшее, потому что на нас смотрят те, с кем мы общаемся, так что мы это делаем не для себя, а для своих ближних. Тем самым мы им выказываем уважение и любовь.
С чего начался Ваш интерес к усадьбе?
Ольга Серафимовна Троицкая-Миркович, директор Культурного центра «Усадьба генерала Мирковича», прямой потомок владельцев усадьбы: Всё начиналось, когда мне было 5–6 лет. Бабушка показывала фотографии и рассказывала: «Вот это твой дед верхом на собаке, это дом, в котором они жили, а этот столик подарила мне свекровь на свадьбу, а звали её Мария Александровна Миркович». Показала какие-то безделушки: «А это твой дед привёз из Италии». Какой дед, где Италия? Но когда-то наступает момент, когда хочется знать, кто мы, что мы. Со мной это случилось уже в 1995-м, когда у меня не стало отца (он последний, кто ушёл из старшего поколения).
У нас дома стоял резной деревянный туалетный столик. Он заметно выделялся из нашего коммунального быта. В этом столике я нашла два разных свидетельства о смерти деда и справку о его реабилитации в 1958 году. И в 1996 году мы поехали в кунцевский отдел ЗАГСа, чтобы узнать, почему осталось два свидетельства о смерти деда, и проверить, какое из них настоящее. Там задали вопрос: «А не был ли он у Вас арестован, репрессирован?» и посоветовали: «Вам надо в КГБ». Так мы узнали, когда и как он погиб.
В мае 1997 года как будто мне кто-то на ухо сказал: «Не откладывай». И мы с мужем поехали в Одоев (дома была фотография и открытка – я знала адрес). Мы отправились просто поклониться местам, где жили мои предки. Приехали в Одоев, зашли в храм Троицы. И подходит ко мне женщина (это маленький городок, все друг друга знают) и сразу спрашивает: «Вы что-то ищете?» Я отвечаю: «А у вас в городе какие-то старые здания сохранились?» Она говорит: «Сходите в краеведческий музей, вы там найдёте то, что ищете». Действительно, в музее мы увидели фотографию дома с колоннами и под ней подпись: «Дом писателей. В центре стоит Борис Пастернак». После этого я достала нашу семейную фотографию этого дома с колоннами. Директор спрашивает: «Откуда у вас это?» – «У нас это в семье сохранилось. А где был этот дом?» – «Почему был, он и сейчас ещё есть». И он подвёз нас к дому.
Мы походили вокруг, посмотрели. «А что в доме было?» – «Какой-то генерал жил царский». Знали только, что после революции здесь открыли школу крестьянской молодёжи, потом был Дом писателей. Немцы в Одоеве были недолго, около двух месяцев, они там конюшни устроили. Потом их выпроводили и открыли санаторий для лётчиков, там экипаж эскадрильи «Нормандия-Неман» отдыхал. После войны там сделали ремонт и устроили детский дом.
Я, конечно, понимала, что дом с колоннами – это не крестьянская изба, но что это за род, мы только потом узнали, по архивам восстанавливали, никто ничего не рассказывал. Бабушка, помню, мне говорила, когда мы проезжали мимо Бутырской тюрьмы: «Смотри, вот здесь Пугачёв сидел». А потом я листала дела и узнала, что бабушка моя сама в Бутырке сидела как жена врага народа. Поэтому ни о каких домах никто и не думал.
И мы устроили семейную традицию – решили раз в год сюда приезжать, но сами же эту традицию нарушили и стали ездить чаще. Проживали там 24 человека, сотрудники местного интерната для умственно отсталых детей. Как позже выяснится, их незаконно туда заселили. Увидев, что мы часто приезжаем, они стали говорить: что смотрите – добейтесь, чтобы нам крышу починили. Стали мы ходить по инстанциям, выяснять, чем можем помочь.
Оказалось, что это памятник федеральный. Если мы получим разрешение на получение его в безвозмездное пользование на 49 лет – тогда мы можем что-то с ним делать. И через два месяца я это разрешение получила! Это был 2000 год. Я как на крыльях вернулась в дом с этим разрешением! А мы самая скромная семья, я инженером всю жизнь проработала в морфлоте. Но отступать же нельзя! К этому времени мы уже много знали – и о родстве Мирковичей с родом Демидовых, и что моя четырежды прабабка Елизавета Петровна Демидова с детьми похоронена здесь, в усадебном храме, о военных подвигах наших предков и ещё много о чём.
Потом ещё пять лет мы добивались того, чтобы дом этот нам передали. Местная администрация, как потом выяснит прокуратура Одоевского района, незаконно зарегистрировала сотрудников дома в памятнике федерального значения. Это было незаконно, потому что этот дом никогда не был жилым фондом. Детский дом ещё овощехранилище устроил прямо в памятнике федерального значения. Около метра картофельной кожуры там было в глубину, когда мы стали очищать это помещение.
История об этой усадьбе где-то опубликована?
Сейчас это более 20 докладов на научно-практических конференциях в Москве, Туле, Калуге, Петербурге, Хельсинки, Праге. Журнал «Мир музея» в 2005 году опубликовал мою большую статью. В интернете можно найти документальный фильм «Дом с историей, три дня в усадьбе». Ясная Поляна снимала фильмы об усадьбе Мирковичей. Феликс Разумовский из серии «Кто мы» рассказ о том, как в 1905 году громили усадьбы, снимал на фоне нашей усадьбы.
Мы знаем, что своими силами ваша семья Троицких-Мирковичей сделала косметический ремонт нескольких комнат главного усадебного дома, организовав в них исторические экспозиции. А затем дом, отданный на 49 лет, отобрали назад (договор признали недействительным, т. к. оказалось, что это федеральная собственность и Тула не имела права им распоряжаться), и 3 тысячи собранных Вами экспонатов вам так и не вернули. Жёсткое отношение к наследникам со стороны администрации с тех пор не изменилось?
Нет, конечно. Не зря же на протяжении ряда лет нам чинили препятствия. Под разными предлогами препятствовали в оформлении земельных отношений. Не ставили в известность наш культурный центр как балансодержателя, когда прописали у нас человека, вышедшего из тюрьмы, и грудного ребёнка, у родителей которого было своё жильё. Предприняли попытку обустроить стадион в трёх метрах от крыльца усадьбы. Для его устройства спилили реликтовую аллею бальзамического тополя, которая была вписана в бюллетень главного Московского ботанического сада. И много чего ещё было. Заявляли, что мы вообще самозванцы. Говорили, что Александр Яковлевич Миркович не столь значимая личность в истории России, чтобы его именем называть музей. Это про героя Отечественной войны 1812 года и заграничных походов, участника Бородинского сражения, георгиевского кавалера, устроителя главного усадебного дома, дошедшего до нас, которым сами же и гордятся!
Я им ответила: «Найдите ещё самозванцев, которые 20 лет даром будут пахать, поднимут всю историю!» В книжке об усадьбе вся библиография – это мои доклады. Батюшка из другого района об усадьбах своего района в Тульской области делал альбом, мы с ним сотрудничали, он включил в альбом и нашу усадьбу. Удалось разыскать потомков, представителей рода Мирковичей, которые выехали из России в 1920 году и вывозили с собой самое ценное: фотографии, архивные документы, награды своих героических предков. Некоторыми из них они поделились с нами.
А по поводу экспонатов мы обращались в суд, но пока ничего добиться не удалось – даже описи пропавших вещей администрация нам не выдаёт. Их судьба до сих пор неизвестна.
Для меня усадьба стала чужой после того, что они с ней сделали. Я видела, как местная строительная бригада делала в ней некоторые ремонтные работы (основные-то работы ремонтники из Средней Азии проводили): кафельный пол, всё сделано тяп-ляп, сикось-накось, природный камень заменили искусственной плиткой, цветовая гамма от фиолетового до оранжевого, на которой дико смотрится наружная проводка. Дощатые полы, как в детском доме были, и так далее.
По счастью, несмотря ни на что, музей Александра Мирковича в усадьбе состоялся и пользуется популярностью. Мне это стало известно буквально после его открытия в мае этого года, т. к. уже со следующего дня 19 мая мне был первый звонок: «Можно ли к вам записаться на экскурсию?» Звонки идут до сих пор.
Беседовала Анастасия Наконечная
Фото: Анастасия Наконечная, тульский-кремль.рф
————
1 Конференция проходила 9–10 июня 2022 г. в подмосковном культурно-просветительском центре «Преображение».
2 Все интервью были взяты во время конференции.
Кифа № 7–8 (287–288), июль–август 2022 года
