Я давно обещала рассказать подробнее о родной сестре моей бабушки по папиной линии – Евгении Викторовне Комаровой (мы в семье её всегда называем тётей Женей), тайной монахине одной из общин Высоко-Петровского монастыря в Москве.
* * *
Высоко-Петровский монастырь я помню с раннего детства. В 1960-х годах мы с бабушкой (по маминой линии) очень часто ездили из нашего Бутырского хутора в кинотеатр «Россия», в Большой театр, просто погулять в Александровский сад, в «Детский мир». Ехали на 3-м троллейбусе, который шёл по Петровке. И вот в какой-то момент мы проезжали мимо кирпичных стен, похожих на кремлёвские, наглухо замурованных чёрных ворот. Что пряталось за этими воротами и стенами, было не видно, непонятно. Возникало ощущение пустоты и даже страха. И я из раза в раз спрашивала бабушку: «Это уже Кремль?»
– Нет, это не Кремль.
– А что?
– Не знаю.
«Не знаю». Так мне отвечали всегда, когда я задавала вопросы о полуразрушенных, заколоченных церквях, которые доживали свой век в Москве, о таинственной монахине-тёте, которая умерла, когда мне было 4 года.
Спустя почти 40 лет мне всё-таки удалось собрать информацию об этой тайне. Главным источником послужили воспоминания схимонахини Игнатии (в миру Валентины Ильиничны Пузик, всемирно известного профессора, доктора медицинских наук, специалиста по туберкулёзу), тайной монахини Высоко-Петровского монастыря. Эти воспоминания были опубликованы в книге «Старчество в годы гонений» в 2001 году под редакцией историка Алексея Львовича Беглова.
Началом для сбора информации послужил кризис в моей жизни 2000 года, когда каким-то невероятным образом я оказалась в уже действующем Высоко-Петровском монастыре. Я стояла посреди храма и плакала, потому что не знала, как жить дальше. Отплакавшись, с лёгким сердцем поехала домой. И с этого дня жизнь каким-то чудным образом стала налаживаться и светлеть.
* * *
В сентябре 1923 года в Москву по благословению своего старца пришли монахи из закрытой Зосимовой пустыни. А в октябре 1923 г. владыка Варфоломей (Ремов) пригласил их в Высоко-Петровский монастырь. Наместником монастыря был назначен архимандрит Агафон (Лебедев, 1884–1938). Ему же было благословлено вести исповедь приходящих в монастырь богомольцев – мирян и монашествующих. Отец Агафон начал устроять монашеские общины из мирян – монастырь в миру.
Вот к нему однажды на исповедь и пришла наша тётя Женя. Ей тогда было 22 года.
Евгения Викторовна Комарова родилась 24 декабря 1902 года в Москве, в дворянской семье. Семья жила на Софийской набережной д. 26, кв. 266–267, напротив Кремля. В семье было трое детей – старший брат Николай Викторович, второй была Евгения Викторовна, третья – Софья, моя бабушка 1906 г. рождения.
Про родителей особенных воспоминаний не сохранилось. Говорили, что отец – Виктор Павлович Комаров – был младшим в большой дворянской семье, усадьба которой располагалась в начале Усачевки. Виктор Павлович – несостоявшийся врач. Он окончил Московский университет, начал работать врачом. Но у одного из пациентов не увидел раннюю форму туберкулёза, в результате пациент умер, а Виктор Павлович решил больше врачом не работать. Он работал на заводе рабочим – токарем, мог работать за любым станком, какие имелись в то время.
Мать, Евдокия Васильевна, была «из простых», до замужества была певица. Более конкретно об этом никто ничего из родственников не знает. После замужества петь ей муж запретил. Позже он точно так же запретил учиться в консерватории и моей бабушке Софье. Тётя Женя и моя бабушка очень хорошо пели.
Образование дети получали в городском училище. В следственном деле тёти Жени имеется её автобиография, где она указывает, что окончила 5 классов городского училища.
По семейным преданиям у Евгении Викторовны был жених, который застрелился где-то в 1922–1923 годах. И тётя Женя «ударилась» в религию. Она ходила в Москве в разные храмы, в 1924 году Бог её привёл в Высоко-Петровский монастырь. И здесь о. Агафон чутко увидел возможность и желание её души послужить Богу особым, монашеским служением.
Матушка Игнатия о ней пишет так: «Евгения же обладала безобидным сердцем. У Евгении было незаконченное среднее образование, но она работала простой рабочей. Хрупкая, тоненькая, с изящным личиком японки, со смешными, в виде ниточек, бровями, она скоро стала неотъемлемым членом левого клироса. Услужливая, покладистая, с хорошим, очень правильным голоском, она скоро по своему простому сердцу приблизилась и к батюшке, и батюшка расположился к ней». Такой её вспоминает и папина сестра Людмила Николаевна 1940 года рождения, которая была необыкновенно близка с тётей Женей.
Постепенно о. Агафон начал собирать из женщин и девушек, приходящих к нему на исповедь, монашескую общину. В 1927 году тётя Женя одной из первых приняла постриг в рясофор с именем Агафона. Я не знаю и никто из родственников никогда не слышал, как к этому отнеслась семья – родители тёти Жени, старший брат, сестра, родственники.
Это была особенная община – не было монастырских стен, каждая монахиня работала на светской работе. Отец Агафон наставлял, что работать они должны с полной отдачей, как для Бога, нести свою работу как послушание. Наша тётя Женя работала на заводе. Позже матушка Игнатия (В.И. Пузик) по благословению о. Агафона устроила её на работу препаратором в Московский областной туберкулёзный институт, где сама работала. Валентина Ильинична многих сестер устроила работать в этот институт. Причём никто из сотрудников даже не догадывался о том, что эти женщины – монахини. Духовная жизнь тщательно скрывалась от посторонних людей. Центром их жизни были службы в церквях Высоко-Петровского монастыря (до 1929 г.), после закрытия монастыря в храме Сергия Радонежского на Большой Дмитровке (до 1934 г.), потом в храме Рождества Богородицы в Путинках (до 1935 г.).
Мой отец рассказывал, что в 1930-х годах староста одного из храмов, в службах которого принимали активное участие сёстры-монахини, предложил тёте Жене выйти за него замуж. Она ответила, что это невозможно.
Сёстры-монахини старались быть вместе как можно чаще – они постоянно встречались в маленькой квартирке в Печатниковом переулке, д. 3, которую о. Агафон освятил как «Знаменский скит». В этой квартирке проживали три сестры-монахини. Сюда собирались и остальные сёстры: они молились по вечерам после работы, здесь они читали духовную литературу, шили, решали свои какие-то общинные вопросы. После 1935 г. сюда приходили письма от осуждённых за веру сестёр и их любимого батюшки о. Агафона.
Тихо и потаённо протекала их жизнь.
На пятой неделе Великого поста, 10 апреля 1935 года, о. Агафон, наша тётя Женя, тайная монахиня Афанасия (в миру Феофания Филипповна Давыдова) были арестованы. Главной целью ареста были о. Агафон и Феофания Филипповна, поскольку она приютила его у себя в квартире. Тётя Женя была арестована заодно с ними. Поводом для её ареста послужило то, что тётя Женя ночевала не по месту прописки. В то время о. Агафон официально, с 1933 года, был прописан и жил в квартире Феофании Филипповны (Никоновский проезд д. 5, кв. 4), он был тяжело болен и передвигался с трудом. Тётя Женя умела хорошо ухаживать за такими больными, и о. Агафон принимал её заботу с благодарностью. Потому тётя Женя часто оставалась ночевать в их доме.
На допросе в Бутырской тюрьме она не отреклась от своего батюшки, заявив, что ухаживала за ним, поскольку он тяжело болен. И категорически отвергла обвинение в том, что «оказывала активное содействие в приёме архимандритом Агафоном Лебедевым верующих, которых обрабатывал в антисоветском духе».
Нашу тётю Женю и Феофанию Давыдову осудили и отправили на 3 года в Среднюю Азию. Отца Агафона (к этому времени он принял схиму с именем Игнатий) отправили в лагерь, где он в 1938 году умер от пеллагры.
Тётя Женя была осуждена на ссылку в Южный Казахстан – село Чулак-Курган Сузакского района. Жила первое время в землянке, работала уборщицей в различных организациях – Лесхозе, Земотряде. О церковной жизни в это время ничего не известно, известно только, что ей пересылали «сухарики» (Причастие. – Ред.). После окончания срока ссылки с 28 февраля 1939 года она ещё некоторое время оставалась там, работала операционисткой в Сберкассе, потом Госбанке.
Тётя Женя вернулась в Москву в середине 1939 года, 7 августа приняла постриг в мантию. Жить в Москве ей не разрешили. Ей было предложено выехать в Егорьевск, где она работала няней в роддоме. Но и там она не задержалась, т. к. Егорьевск вошёл в состав Московской области, в пределах которой репрессированным жить не разрешалось. В начале 1941 года она уехала в Завидово, где в это время уже жила Феофания Давыдова. Устроилась работать уборщицей в аптеке.
С августа по октябрь 1941 г. работала на трудовом фронте – рыла окопы под Осташковом. После отступления немцев перебивалась разными работами – работала уборщицей, приёмщицей в утильсырье, ещё много где. Больше месяца ей работать на одном месте не удавалось. Потом она устроилась работать в хинный центр, там же работала и Феофания Давыдова. Они вместе разносили хинин по деревням района, жили вместе, в одном доме в Завидово, Новая улица, д. 22.
В 1945 году Феофания Давыдова написала прошение о снятии судимости, которое было удовлетворено, 9 августа 1946 года судимость и связанные с ней ограничения были сняты и с тёти Жени. Но обе монахини продолжали жить в Завидово до 1956 года.
В 1956 году в Завидово произошла какая-то странная история, в результате которой обе монахини были уволены с работы – они проспали и не вышли на работу. Причём, когда они проснулись, весь дом был перерыт. Такое впечатление, что там был обыск. Об этом мне рассказала папина сестра Людмила Николаевна.
С 1956 года тётя Женя переехала в Малоярославец. Она жила в доме по улице Свердлова, 48 (сейчас Успенская, 48). Дом принадлежал и сейчас принадлежит семье Григорьевых. В то время там постоянно жил Николай Андреевич Григорьев, у которого после перенесённого в юности менингита были небольшие отклонения в психике. Он прислуживал в Успенской церкви Малоярославца. Кроме него владельцами дома были его сестры – София, Любовь, Вера и Екатерина. Эта семья доверила тёте Жене присматривать за Николаем Андреевичем и домом, поскольку хозяева жили в Москве. Все члены семьи Григорьевых были лично знакомы с патриархом Тихоном.
Тётя Женя регентовала в храме Покрова в Кариже, что в 4 км от Малоярославца. Старостой храма в это время была Мария Михайловна Камахина, которая была тайной монахиней разрушенного Зачатьевского монастыря в Москве. Она тоже была репрессирована за веру и в 1960-е годы жила в Малоярославце в доме №38 по улице Свердлова (дом расстрелянного в 1937 году священника Михаила Шика).
Бабушкина семья летом снимала дачу в Малоярославце, и мой отец, будучи уже взрослым человеком, часто приезжал туда – привозил продукты, помогал, когда требовалась мужская работа. Обратно, как правило, тётя Женя просила его передать письмо либо в патриархию, Чистый переулок, либо отнести письмо в Печатников переулок, д. 3, где ещё жили сестры-монахини.
Сама она приезжала в Москву не часто, одним днём. И в основном все время проводила в Печатниковом. Жизнь в Малоярославце текла тихо, мирно. Сильно огорчало то, что часто менялись батюшки.
Евгения Викторовна умерла в 55-й больнице в Москве в 1963 году от инсульта. Просила похоронить её в Малоярославце, что и было исполнено. Похоронена в ограде храма Покрова в Кариже.
В 2015 году в храме Покрова в Кариже я встретила женщину, которой на тот момент было 80 лет. Она помнила нашу тётю Женю. Она мне рассказала, что в те времена, когда тётя Женя жила в Малоярославце, время от времени женщины вместе с тётей Женей собирались в доме, выпроваживали детей гулять, сами закрывались и что-то читали. Много лет спустя она поняла, что они читали Писание.
Потаённая жизнь Церкви продолжалась.
Вот такая история жизни, так жили многие верующие в советской России.
Елена Ткачёва (Свято-Николаевское братство, Москва)
Фотографии предоставлены автором
