К 90-летию гениального русского художника Анатолия Зверева. Интервью священника Георгия Кочеткова газете «Кифа»
В своём интервью о Звереве, опубликованном в «Кифе» в 2007 году, Вы называли череду гениальных русских художников: Александр Иванов, Врубель, Серов, отчасти Петров-Водкин, может быть, Корин. У Иванова явен христианский контекст. И у кого-то ещё из Вашего списка тоже. А у Зверева? Возможен ли вообще гениальный русский художник вне христианского контекста?
Гениальный русский художник вне христианского контекста, конечно, невозможен. Я думаю, что и вообще в европейской культуре, в том числе и русской (поскольку она остаётся европейской), гениальный человек невозможен вне христианского контекста. Это очевидно. Можно по-разному этот христианский контекст раскрывать, ощущать, продвигать, но он всегда будет. От этого никуда не денешься. Потому что вопросы ставятся изнутри этого контекста и ответы ищутся также изнутри него.
Атеизм не пустил глубоких корней и не стал культурой, поэтому в нём никогда не было гениальности. Отблески гениальности иногда бывают лишь в богоборчестве1. Богоборцы могли быть злыми гениями – такими были Ленин, Троцкий, Сталин. Правда, они люди не русской культуры и не русских корней. Они были не только по крови не русскими людьми2, они внутренне не были русскими. А могли бы быть. Здесь можно привести много примеров. И грузина полководца Багратиона, и евреев, русских поэтов Пастернака и Мандельштама мы считаем (как и они сами себя считали) русскими. Это нормально. Но к той троице злых гениев, которую я упомянул, это не относится.
Что касается гениальных русских художников, то сейчас, спустя пятнадцать лет после той беседы, я, может быть, чуть-чуть по-другому расположил бы имена. Конечно, Врубель для меня всегда остаётся на первом месте. У Иванова и Петрова-Водкина, как и у чрезвычайно талантливого Серова, были проблески гениальности. За последнее десятилетие я узнал значительно лучше и некоторых художников начала XX века и сейчас очень их ценю. Это и Филипп Малявин, и Борис Григорьев. Да даже Константина Коровина я бы назвал одним из лучших художников XX века. Но сейчас дело не в том, чтобы нам говорить вообще о русских художниках, а в том, чтобы понять, действительно ли связаны христианский контекст и гениальность художника в России.
И где этот контекст у Зверева?
Зверев, конечно, в этом смысле сложная фигура, в каком-то смысле он – человек своего времени. Его мать была верующим, православным, церковным человеком, но я не думаю, что он напрямую перенял её веру. Он наверняка пришёл к вере, но пришёл через большую боль и через творчество, через напряжение мысли, напряжение жизни, через страдания. И это важно. Он пришёл к вере, а вера открывает ворота гениальности. На русской земле это так. Не буду говорить про все времена и народы, хотя гениальность всегда связана с каким-то открытием, прорывом, которое сейчас часто называют трансцендированием. Нужно прорваться куда-то вглубь и ввысь.
У Зверева это видно не только тогда, когда он пишет купола – это у него очень важный мотив, это у него даже само небо. Он не так часто смотрел на небо. Но он часто вглядывался в лица людей. Для него главное – это человек. Он раскрывает человеческую жизнь как тайну и через это обретает Бога. Это очень важный экзистенциальный путь Богопознания и принятия Бога, путь, который раскрылся в XX веке: люди приходят к Богу не через внешне церковное, а через этот прорыв, через общение, через трагедию в жизни, когда что-то в этом общении не складывается. Поэтому я думаю, что Зверев, к сожалению, последний гениальный русский художник.
Он и крупнейший художник мира второй половины XX века. А может быть ещё и первой. Он вполне может выиграть спор с Пикассо, с Матиссом и так далее. Я думаю, что Зверев интереснее Пикассо, а не только добрее его. Ему действительно удалось найти что-то совершенно новое. Он по-новому взглянул на человека. Больше никто так человека не изображает, и это неслучайно. Он ведь был философом и поэтом, причём хорошим философом и хорошим поэтом, хотя мы плохо знаем его философию и его поэзию.
Кто вообще знает у нас Зверева? Слава Богу, сейчас в Москве есть музей, а то многие бы и вообще ничего не знали. Да и сейчас, я думаю, часто не знают.
Гениальность – это дар, это не то, что человек может выработать своими усилиями, своей усидчивостью, своей памятью, знаниями и так далее. Нет, конечно, нет. Понятно, что гениальный человек должен что-то знать. И Зверев знал, он прошёл через многообразные школы, в том числе через школу Пикассо. Но это были только штудии, только подготовка. В собственном творчестве у него нет никакого подражательства, тем более стилизации.
Мы можем видеть мир его глазами. В мировой истории не так много художников, которые так на нас воздействуют. Их, может быть, десятки, от силы, сотня, но не более. Все остальные художники могут быть замечательным явлением эстетического переживания, но это другое. Когда же смотришь на некоторые картины Рафаэля или Леонардо, на скульптуры Микеланджело (тоже не все, но таковых немало), то начинаешь чувствовать, что в тебя вошло нечто, что ты сам не мог бы выбрать, получить в этом мире. У тебя просто не хватило бы на это сил или возможностей. И ты берёшь у них это особое видение. Вот это и есть чудо, откровение.
Вы сказали, что Зверев – последний художник. Связано ли это с распространённым мнением, что к сегодняшнему дню искусство умерло? Да и так ли это? Есть ли надежда, что линия русской гениальности продолжится?
Всякое художественное творчество распадается сейчас, очень редко являет себя и в литературе, и в музыке, и в изобразительном искусстве, и в архитектуре – где угодно. Хотя и есть ещё исключения, в музыке прежде всего. Например, Пярт.
Но там тоже христианский контекст. Арво Пярт не только сам верующий православный человек, но, как мы слышали от Сергея Сергеевича Хоружего, вокруг него собирается небольшой круг верующих людей.
Это естественно. Он всё-таки ученик, и в какой-то степени наследник отца Тавриона (Батозского).
Так значит, Ваш ответ на вопрос, есть ли надежда, что линия русской гениальности продолжится, отрицательный? Вы нас совсем без надежды, батюшка, хотите оставить.
К сожалению, это вопрос сложный. Не хочется, чтобы мы были в заблуждении. Надежда пусть будет всегда. Просто гениальность может по-разному себя выражать.
Я не думаю, что сейчас мы найдём где-то гениального художника, хоть одного в мире. Их нет, и не только в России. Они утеряны. Талантливые люди, конечно, есть, но всё равно это дела не меняет.
Я думаю, что гениальность сейчас раскрывается в иной сфере: в творческом характере общения. Идея общинно-братской жизни, к слову говоря, тоже об откровении, а не просто об открытии. Я думаю, что в ней есть свои проблески гениальности, и неслучайно против неё так выступают многие современные люди, так же, как и против покаяния. Мы же видим, как нечасто, и главное, очень непросто люди входят в дух и смысл таких вещей. И не потому, что совсем уж не хотят, а просто для людей это стало очень трудно. Правда, любой талант Божий – это труд, это страдание. Меня в своё время удивила мысль Бердяева о связи личности со страданием: хочешь быть личностью – не бойся страдания, иди на него, переживи его. Хотя страдание – это действительно крест, это тяжесть. Но без него освободиться от безличностности массовой культуры или индивидуалистического общения невозможно.
Зверев в этом смысле удивительный человек, потому что он жил в те самые годы, когда ничто этому не способствовало. Думаю, он был духовно рождён ещё до своего физического рождения русским религиозно-философским возрождением. И не только религиозно-философским, но и художественным, культурным, которое мы всё-таки видим в нашей истории второй половины XIX и начале XX века.
А русская культура второй половины XIX века – это культура мирового значения, может быть, даже самая ценная, самая интересная часть мировой культуры того времени. Это, может быть, спорно, но я в последнее время иногда склоняюсь к таким мыслям.
Исходя из того, что Вы говорите, это был в некотором смысле последний всплеск гениальности в культуре.
В изобразительной культуре? Да.
Но я уже сказал: есть гениальность жизни. Есть гениальность не просто той или иной области культуры, а того, что мы напрямую связываем с актом творчества, с явлением личности, с экзистенцией, которая нас способна связать напрямую с Божественным Откровением, с процессом Богопознания. Вот это важно. Поэтому у нас есть надежда, поэтому нам нечего унывать. Пусть не будет гениальных художников, пусть. Плохо? Плохо. Хочется, чтобы были. Пусть даже сейчас эпоха нетворческая в смысле не только художественного, но и интеллектуального и философского творчества и так далее. Но это не значит, что нас не может коснуться крыло гениев или гениальности. Мы должны так жить, чтоб эта гениальность могла присутствовать посреди нас. Это из того же ряда, что и наша вера: в какие-то высшие моменты нашей жизни Христос присутствует посреди нас – и мы даже свидетельствуем об этом и говорим: «И есть, и будет».
Но ведь как для того, чтобы узнать пророка, надо хотя бы отчасти самому этим даром обладать, так и для того, чтобы увидеть, узнать, признать гениальность другого человека, нужны определённые качества. И поэтому то незнание своей культуры, которое Вы упомянули, когда сказали, что Зверева почти никто не знает, невозможно же исправить простой информированностью. Нужно, наверное, какое-то усилие, даже некоторое откровение для того, чтобы покаяние в этом незнании своей культуры и непричастности к ней действительно принесло свой плод.
О да, конечно. Я считаю, что невозможно полноценное возрождение русской земли, русского народа, русской культуры как культуры мирового значения без того, чтобы вспомнить и снова познать свою культуру. И действительно, если мы о чём-то знаем, это ещё не всегда равнозначно тому, что мы знаем сами эти вещи. Но и простая информированность важна: она помогает нам не терять знания о том, куда идти, чего искать, чего жаждать. Поэтому мы не должны забывать, что нужно расширять свои познания. Конечно, мы имеем прежде всего целью познание внутреннее, духовное, сердцем и разумом своим, но внешние знания тоже не стоит обесценивать.
Конечно, необходимо видеть подлинники. Репродукции, так же как и любое воспроизведение в виртуальном пространстве, могут передать только намёк, только напомнить о плодах духа. Да, если у нас есть дух, то, столкнувшись с этими плодами, он может в нас заговорить и воплотиться. Но само по себе виртуальное пространство не передаёт дух. В нём нельзя общаться, нельзя творить, это не творческое пространство. Оно может только отразить творчество, как бы «сфотографировать» его. (Ведь фотография – это не то же самое, что человек, хотя она тоже что-то отражает, она не пустое место.) Мы должны знать тот вкус, который нам передаётся по наследству, в том числе наследству духовному. И информацию надо уметь выбирать, потому что её сейчас море, океан и большая её часть – это суета, то, что в лучшем случае любопытно. А нужно именно познать, войти в глубину (в культуре это очень понятно): надо какие-то вещи обязательно прочитать, какие-то вещи посмотреть, какие-то вещи услышать, ощутить, самому пройти через них. Если ты этого не пережил, то не можешь об этом даже говорить.
Нам важно знать, что главное, в том числе в культуре. Человек может узнавать это в своей семье, через своих друзей, родных, просто через своё окружение, если оно обладает хоть каким-то подлинным качеством. Мы должны чувствовать себя наследниками этого познания, потому что это процесс, и он не должен прерываться никогда, нигде, в том числе на русской земле.
Беседовали Александра Колымагина, Анастасия Наконечная
Автопортрет. 1973 г. 
Портрет художницы Евфросинии-Ларисы Галкиной. 1981 г. 
Портрет художника Владимира Немухина. 1971 г. 
Церковь. 1959 г. 
Купола. 1981 г.
————
1 Богоборчество не следует путать с атеизмом. С одной стороны, оно отличается от атеизма крайней агрессивностью, но с другой – неосознанной религиозностью (ведь невозможно бороться с тем, кого нет).
2 Если это замечание в связи со Сталиным (Джугашвили) и Троцким (Бронштейном) не требует комментария, то происхождение Ленина (Ульянова), имевшего со стороны матери исключительно шведские, немецкие и еврейские корни, а по отцу бывшего мордвином, не так очевидно и не слишком широко известно.
Кифа № 11 (279), ноябрь 2021 года
