Из «Глав о Троичности» протоиерея Сергия Булгакова
Бог есть Живая Любовь, а это значит жертвенная, в жертве себя обретающая Любовь, а потому и вечная жизнь, ибо Жизнь есть Любовь, как и Любовь есть Жизнь (всякая же ущербность любви есть и ущербность жизни).
Жизнь Божества есть первообраз соборности, именно как три ипостасная жизнь. Как же следует понимать эту триипостасность? как триединый акт или же как общность трёх в едином? Догматическое определение, выработанное окончательно каппадокийцами, говорит об единой сущности Божией при трёх ипостасях или об единосущие и нераздельности «святой и единосущной и животворящей и нераздельной Троицы»…
Абсолютный субъект существует в триединстве триипостасности. Божественное Я самополагается, как триединое Я, в котором единым актом сополагается Я, и Ты, и Мы, как Я. И Свою природу имеет и Свою жизнь осуществляет триединый субъект как триединое Я. Он живёт в Себе, как Св. Троица живёт в Единице и Единица в Троице. Эта жизнь едина, как жизнь единого субъекта, но она же и соборна, ибо есть жизнь Триединого Субъекта… Хотя триединое Я реально есть три Я (из которых каждое есть для другого и Ты, и Мы), эти Я-Ты не ограничивают друг друга, как не-я, но взаимно друг в друга проникают. Каждое Я в триедином Я Пресвятыя Троицы имеет сущность или жизнь как Я, но не как со-я, потому что со-я включает в себя и непроницаемую преграду не-я, между тем как в триипостасном Я каждое Я совершенно проницаемо одно для другого силою любви, а потому они составляют не общество трёх, но триединое Я. Поэтому и единая природа или жизнь принадлежит не обществу трёх я, омиусиански между собою подобных, но триединому, в себе соборному Я. Такие три ипостаси, которые образуют полный субъект, имеют и реально единую (а не подобную только) жизнь. Природа Божества осуществляется для него в едином вечном акте, который вполне ипостасен, будучи совершенно прозрачен для личного самосознания, с ним отождествляясь. Единое Божественное Я существует в трёх ипостасях, которые не упраздняют единства Я, ибо каждая ипостась есть Я. Это Я совершенно отождествляется для всех ипостасей, как их вечное, самополагающееся триединство. И этому актуальному единству самосознания соответствует и актуальное единство Божественной природы (φύσις) или сущности (ούσια), или жизни. Если рассматривать эти определения статически, а не динамически, с точки зрения факта, а не акта, то в них имеется явное противоречие между тройственностью и единством, природой трёх и одного. Однако здесь осуществляется живое триединство, которому в равной степени свойственны единство и тройственность. Первое выражается в догмате определением μία φύσις1, другое же τρεις υποστάσεις2. Природа Божества реально едина, как едино Божественное Я, ею обладающее и не ведающее относительно себя никакого не-я или со-я. И однако триипостасность обозначает реальность трёх ипостасей как жизненных центров. Каждая ипостась есть Я, которая от себя имеет своё, однако не для себя. Она не противопоставляет себе двух других как не-я или же иное я, но отождествляется с ними. Этим вполне осуществляется соборность жизни, которая представляет неисполнимый, но и не неустранимый постулат для тварного духа. Подчинённая и относительная правда омиусианства3 в применении к соборности при этом сохраняется лишь в том, что тройственность в догмате о триединстве должна быть утверждена не меньше, чем и единство. Потому каждая ипостась имеет и для себя свою природу, и её имеют все три ипостаси, не только в своём отождествлении, но и в различении, не только в единстве, но и в тройственности. Нужно с равной силой утверждать тройственность и единство. Догматически это выражается так, что Пресвятая Троица есть единый истинный Бог, но и каждая из ипостасей есть единый истинный Бог, и все они равночестны и равнобожественны: единая природа в трёх ипостасях, и в каждой ипостаси всецело содержится вся сила Божества, вся его сущность. Божественные ипостаси обладают своею природой и в Своём единстве, и в Своём различении, причём как то, так и другое обладание есть личное. Я, хотя и раскрывается в конкретном единстве с со-Я или Мы, но вместе с тем остаётся Я, в котором нет никакого не-я: общность здесь есть и единство, и единство есть общность: единая, но вместе и общая жизнь и природа Трёх Ипостасей. Это есть единая, абсолютная соборность бытия…
Св. Троица есть сущностный предвечный акт взаимности в самоотвергающейся любви, обретающей отдаваемое во взаимном отдании (если можно было бы применить сюда это несколько вульгаризированное слово, то можно сказать, что субстанциальная взаимность и есть подлинный, онтологический альтруизм). Божество живёт, т. е. открывается само себе в самопознании и в самовдохновении, в любви к себе, – как Триипостасный Субъект, в котором каждая ипостась выражает себя не через себя, но через другие ипостаси, и в этом имеет единственное своё выражение. Нашему я присущ некоторый онтологический эгоизм: само его бытие связано с этим самополаганием и самоутверждением: Я – я, хотя оно при этом стучится в другое я, уже слышит и знает об его наличности, а потому и о своей неабсолютности, неограниченности. Божественное Я в акте самополагания как Я выходит из себя и самополагается в другом я и тем снимает всякую разницу, являет себя абсолютным.
Если крест есть символ жертвенной любви вообще, то Св. Троица есть крестная сила взаимного самоотречения… И Святый крест есть символ не только нашего спасения, но и жизни самой Св. Троицы.
Но такое самополагание себя в другом и через другого есть Любовь как действенный акт, онтология любви. Бог есть любовь, и как Любовь Он есть Святая Троица. Любовь есть утверждение себя и своего не самоутверждением, но самоотданием, – самополагание через самоотречение – высшая сила и высшее блаженство любви. И если крест есть символ жертвенной любви вообще, то Св. Троица есть крестная сила взаимного самоотречения в недрах триипостасного Субъекта. И Святый крест есть символ не только нашего спасения, но и жизни самой Св. Троицы. Отсюда понятно то место и то почитание, которое даётся Кресту и Крестной силе в христианском благочестии (о кресте говорится в каноне Св. Кресту, что он есть «образ Божий, назнаменателен миру», «знамение непостижимый Троицы», «Крест трисоставный, Троицы бо носит триипостасныя образ»). Крестное взаимоистощение и крестное взаимовосполнение выражает жизнь триипостасного Божества как в отношении ипостасного самосознания, так и природного самораскрытия. Бог есть Живая Любовь, а это значит жертвенная, в жертве себя обретающая Любовь, а потому и вечная жизнь, ибо Жизнь есть Любовь, как и Любовь есть Жизнь (всякая же ущербность любви есть и ущербность жизни).
Крестная сила есть, вместе с тем, и беспредельная божественная Мощь, которою преодолевается всякая ограниченность не только вне, но и внутри себя и в Своём самоосуществлении. Только триипостасная Любовь есть абсолютное Бытие, в отношении к которому всякая моноипостасность есть ограниченность…
И в человеке, в телесном его образе, вписан крест, как знамение Св. Троицы, по образу которой он создан. Крест есть образ Бога-Любви, а потому божественной любви к миру – он есть орудие его спасения.
————
1 Одна природа (др.-греч.)
2 Три ипостаси (др.-греч.)
3 Омиусиане, подобосущники (от др.-греч. ὁμοιούσιος = др.греч. ὁμοίως – «подобный» + др.-греч. οὐσία – «сущность») – одна из «партий» в ходе арианского спора IV века. Омиусиане как группа выделились в процессе разложения антиникейской коалиции, который начался в 350-х годах. Основанием для этого выделения стало несогласие части умеренных богословов с радикальным арианством Аэция и его ученика Евномия. Изобретателем формулы «подобие по сущности» (в противоположность «единосущию») является Евстафий Севастийский. Лидерами омиусиан были епископы Василий Анкирский и Георгий Лаодикийский. – Ред.
