О том, как в коронавирусную эпоху собираться вместе и противостоять искушению расточиться, размышляют священнослужители
В последние годы шло много разговоров о возрождении общинной жизни на приходах. Но за минувшие полтора года в результате пандемии люди порой не то что не собрались, но где-то и расточились. Какие усилия, на Ваш взгляд, здесь нужно прилагать в первую очередь? И каково положение дел у вас на приходе?
Протоиерей Максим Кокарев (Самарская епархия): В целом, конечно, ситуация тяжёлая. Мы не сталкивались с такой достаточно давно. Да, были гораздо более сильные эпидемии: чума XIV века, да даже испанка в XX веке. Но мы за XX век многие болезни победили и жили в таком ощущении, что даже все эти атипичные пневмонии, птичий грипп и т. п. – это в основном азиатские, африканские реалии, затрагивающие нас не слишком сильно. А тут весь мир накрыло и, конечно, мы какое-то время находились, честно говоря, в серьёзной растерянности. Это ещё у нас в стране не так жёстко, как в некоторых других. Всё-таки у нас в храм кто очень хотел, тот с опаской, но ходил. А вот совсем недалеко от нашей Самары проходит граница с северным Казахстаном, и мне звонили оттуда знакомые и рассказывали, что казахские власти (они не то чтобы мусульманские, скорее религиозно нейтральные) очень жёстко дело вели: пять человек запускали на Пасху, опечатывали храм и снаружи караулил наряд милиции.
Здесь на фестивале1 есть представитель экзархата Юго-Восточной Азии, и, по её словам, в Сингапуре тоже крайне жёсткие ограничения.
Ну да, нам ещё просто, но даже у нас многие люди сами были напуганы, не ходили в храм. Пожилым людям дети иногда категорически запрещали ходить. Многие переболели. Потом потихонечку народ стал появляться, но люди были лишены живого общения достаточно долго и переживали очень сильно.
Понятно, всем нам хочется, чтобы всё просто постепенно возвращалось на круги своя, в нормальную реальную жизнь. Но пока мы спасались тем, чем могли, чтобы поддерживать хоть какое-то общение технологическими средствами. Служить мы всё-таки старались очно, храмы у нас не закрывались, а вот все библейские группы, где были люди разного возраста, мы вынуждены были перенести в зум или гугл-мит – в те интернет-конференции, где можно увидеть лица друг друга, собравшись сравнительно большим количеством.
Первые несколько недель мы вообще не знали, что делать, пока не освоились. А потом в принципе выяснилось, что, да, это, конечно, на порядок не так живо и интересно, но возможно. Мы не бросили библейские группы, ни одну не приостановили (у нас есть несколько библейских групп, где мы или Евангелие, или, если это давно существующие библейские группы, уже не Евангелие даже, а апостольские послания читаем; только у меня одного три разных библейских группы). Конечно, общую молитву, собирающую нас, особенно евхаристию, эти встречи никак не заменят. Поэтому хотелось бы, чтобы не вводились слишком жёсткие противоэпидемические меры.
Понятно, что Церковь выживала в любой ситуации. Даже когда мы говорим, что не может быть Церкви без евхаристии, когда задаёмся этим страшным вопросом, мы помним, что бывали периоды, когда христиане не имели возможности собраться вместе. Например, все сидели по тюрьмам. При этом оставались ли они христианами, оставались ли они Церковью, молясь друг за друга, сидя за решёткой? Несомненно, оставались. Но Церковь не может жить всё время в экстремальных ситуациях. Не все их выдерживают.
Не все могут держаться так, что за какую бы решётку, в какую бы изоляцию его ни посадили, в какие бы условия ни поместили, он всё равно остался бы твёрдым. И люди, особенно в первое время пандемии, ощущали во всех смыслах слова растерянность.
Очень важным здесь оказалось помочь в освоении навыка домашней молитвы в условиях долгой изоляции и самоизоляции. Сразу повысился запрос на тексты служб, в том числе русифицированные. И я постоянно их рассылал, чтобы люди могли дома помолиться, паремии прочитать.
Для меня самого было удивительным опытом богослужение на Рождество. В первый раз за всю свою жизнь, начиная с детства, я не был на Рождество в храме: я болел с 17 декабря по 11 января. Жена тоже болела, все мы были изолированы. Ну не будешь же в такой день только ночью по телевизору трансляцию службы смотреть? И мы впятером совершили праздничную службу с освящением хлебов, елея и вина. Евхаристии не было, но было всенощное бдение с чтением паремий на понятном для моих детей, для всей семьи языке.
В итоге люди, попадавшие, как и мы, в такие ситуации, учились заново осознавать себя Церковью, даже сидя дома. Этот опыт был вынужденным, но может быть, в чём-то и полезным. Хочется, конечно, выйти из всего этого заточения, но уроки эти сохранить, чтобы если кто-то научился дома молиться церковной молитвой, читать те тексты, которые положено – те же паремии – сохранить этот навык.
Мы небольшой общиной в скайпе собираемся всю пандемию утром и вечером и мирянским чином служим утреню и вечерню. Это очень всех нас поддерживало.
У нас некоторые приходы что-то похожее делают. Особенно там, где чётко выполняются все официальные предписания об изоляции и людям остро не хватает общения. И священник, чтобы не оставить свою паству, собирался вместе с мирянами онлайн читать утренние и вечерние правила.
Здесь был ещё такой важный момент братотворения: один из этих батюшек обзвонил тех священников, с кем общается, свой круг единомышленников, и говорит: «А давайте вы тоже вместе с нами будете так молиться, с нашим приходом?» И я как-то их молитву возглавлял. Нас, священников, это где-то даже ещё больше объединило. Мы ведь не часто приходим в храм друг к другу, чтобы вместе помолиться. И хотя ничто не заменит сослужения вместе у одного престола, но тут было важно, что мы попытались вместе хоть так людей поддержать.
Люди учились заново осознавать себя Церковью, даже сидя дома. Хочется, конечно, выйти из всего этого заточения, но уроки эти сохранить, чтобы если кто-то научился дома молиться церковной молитвой, сохранить этот навык.
* * *
Мне кажется, сейчас особенно обострилась существовавшая и раньше проблема общей, общинной жизни. Где-то она была, хотя бы в зачатке, а где-то её и совсем почти не было. А сейчас из-за коронавируса кто-то стал бояться, кто-то отрицать наличие эпидемии, но в любом случае, мне кажется, разобщённости стало как-то больше. Как сейчас нам из этой ситуации выходить?
Протоиерей Димитрий Олихов (Омская епархия): Вы упомянули атомизацию людей. Но эта проблема, которая, наверное, может быть и внутри церкви, церковно осознаётся, – это всё-таки, думаю, проблема общечеловеческого общения. Она – следствие урбанизации, может быть, даже и интернетизации, когда, уходя из реального мира, мы приходим в мир виртуальный, в котором в какой-то мере эти грани как будто стираются, но, с другой стороны, возникает ещё большее разобщение. Проблема, которую вы подняли, – она не нова, она стара, наверное, может быть, как мир. Просто в разные эпохи она по-разному осознавалась. А решается она так же, как решалась и тысячу лет назад, и 500 лет назад. Она решается через искренность, через честность, через доступность, через готовность прийти на помощь.
Как Вам кажется, какие-то дополнительные усилия сейчас нужны как от священников, так и от нас, мирян, чтобы всё-таки собраться вместе?
К сожалению, тот процесс атомизации, разобщённости, о котором мы с вами говорим, идёт давно, мы все это знаем, ни для кого из нас это секретом не является. И естественно, если есть вектор на разобщение, должен усиливаться и вектор на единение. Если для этого нужно использовать современные средства, значит, надо их использовать, – в этом нет ничего страшного и плохого. Хотя нужно помнить и то, о чём сегодня на фестивале говорили даже люди вполне мирские, приглашённые в качестве экспертов: в виртуальном пространстве не нужно заигрываться с тем, что называется маркетингом. Это очень правильно, очень важно, потому что при этом теряется искренность и честность.
Тут много и на личном уровне происходит. Знаете, мы небольшой группой собираемся и вместе по скайпу, вот как началась пандемия, ежедневно утром и вечером вместе молимся…
Это прекрасно.
Конечно, пандемия подхлестнула такие инициативы, в том числе трансляции. Мы начали, например, трансляцию богослужения в период пандемии и не заканчиваем. Бывает так, что какую-то службу пропустим, но в целом стараемся, чтобы раз в неделю у нас всё-таки трансляция была. Есть и обратная связь: наши прихожане, даже те, кто разъехался по другим городам, например, из-за работы или замужества, смотрят, пишут комментарии и довольны тем, что есть такая возможность. Наша храмовая группа совсем небольшая, в ней всего 270 человек.
Ничего себе небольшая.
Нет, небольшая. У нас есть храмовые группы и по 5000 человек.
Трудно поддерживать личные отношения, когда так много людей.
Мы стараемся делать простые вещи, которые делают людей ближе. Например, на день рождения каждого из прихожан выкладывать поздравления. Не всегда это получается, прямо скажу, и нужен отдельный человек, который этим занимался бы. Может быть даже не один. Но как бы то ни было, мы дружим.
Мы начали, например, трансляцию богослужения в период пандемии и не заканчиваем. Есть и обратная связь: наши прихожане, даже те, кто разъехался по другим городам, например, из-за работы или замужества, смотрят, пишут комментарии и довольны тем, что есть такая возможность.
* * *
Видите ли Вы сейчас как проблему то, что многие ушли в изоляцию, в интернет, и связи между людьми ослабли? Что тут может сделать церковь сейчас – и священники, и миряне?
Священник Вячеслав Клюев (Глазовская епархия): Такая проблема, безусловно, есть, это Вы верно подметили. И я думаю, любой, кто живёт приходской жизнью, не может не заметить, как опустели приходы, как на собраниях общины стало значительно меньше людей. Многие до сих пор ещё не вернулись, во многих поселился страх, который почему-то не преодолевается. И эти новые реалии действительно требуют и соответствующих мер. Заметив проблему, мы в любом случае должны думать, как её решать. У меня готовых рецептов, как это сделать, на сегодня нет.
Ваши прихожане как-то пытаются поддерживать общение?
Да, мы все пытаемся его поддерживать, и связь есть. Конечно, очень хорошо там, где в общинах существуют группы связи, которые периодически обзванивают прихожан, особенно престарелых. Где-то эта работа была налажена ещё в доковидные времена, и она вдвойне ценна сейчас. Безусловно, помогают в этом сегодня и любые средства телекоммуникаций, включая интернет. Хорошие сайты с обратной связью, с интерактивом тоже в определённой степени способствуют собиранию людей: хотя физически они разделены, но в мыслях, в словах могут находиться в общении, быть в курсе новостей, получать какую-то обратную связь там, где есть мессенджеры, например, общение в чатах.
Мы сами небольшой группой собираемся и вместе молимся утром и вечером – это очень поддерживает. Мне кажется, можно предлагать и такие вещи.
Да, можно предлагать однозначно.
Я думаю, любой, кто живёт приходской жизнью, не может не заметить, как опустели приходы, как на собраниях общины стало значительно меньше людей. Многие до сих пор ещё не вернулись, во многих поселился страх, который почему-то не преодолевается.
* * *
Сейчас, после этих последних двух лет, больше усилий надо прилагать, чтобы не только развивать, как мы раньше говорили, на уровне приходских общин общение между людьми, а восстанавливать, потому что подрасточились люди.
Протоиерей Александр Авдюгин (Ровеньковская епархия): Нас Господь в связи с эпидемией хранит, может быть, потому что мы пережили четырнадцатый и пятнадцатый год, да и сейчас на фронте не холодно, довольно жарко, поэтому нет страха. У нас есть другое – многие находятся в унынии оттого, что не видят никакой перспективы в будущем. Детишки все уезжают, молодёжь уезжает в Россию. Нерешённая проблема висит. У нас поменялся даже в исповеди набор исповедальных откровений. Приходит человек к исповедальному аналою, и стоя перед крестом и Евангелием, не рассказывает о собственных грехах, а спрашивает о том, как жить дальше. «Безнадёга» нашего общего положения сильно влияет на людей.
Протодиакон Геннадий Пекарчук (Луганская епархия): Я в дополнение скажу (мы живём в соседних епархиях): тут нужно ещё говорить о фазах коронавируса. Если говорить о первой волне, то люди побаивались ходить в храм, я говорю в данном случае про Луганскую епархию в целом. А на текущий момент, мне кажется, коронавирус поспособствовал тому, что человек пришёл в храм. Его эта ситуация настолько напугала, что он стал искать отдушину и реальную помощь свыше у Бога в храме.
А получается ли людям поддерживать друг друга, общаться между собой? Чтобы не каждый для себя пришёл, а чтобы они и молились друг за друга, беспокоились, если кто-то не пришёл, заболел, да и вообще видели друг друга?
Протоиерей Александр Авдюгин: Если вы имеете в виду отношения в одной общине, то обязательно есть и беспокойство, и молитва. Мы живём в той местности, где знаем своих постоянных прихожан по именам. Я не вижу, чтобы заглохло это общение, как было, так и осталось. Если кто-то заболеет или возникнут какие-то семейные проблемы, я знаю, что можно обратиться к общине, и она поможет.
Протодиакон Геннадий Пекарчук: Общение происходит как в рамках прихода, так и за пределами прихода. Воскресные школы и для взрослых, и для детей проводятся с такой же активностью.
У нас церковная жизнь била ключом, даже когда коронавирус находился в активной фазе, и острой необходимости выходить в зум, в интерактивное общение не было.
Наверное, когда люди оказываются в очень сложных обстоятельствах, они больше друг с другом собираются, и вокруг Бога собираются.
Протодиакон Геннадий Пекарчук: Вы знаете, у нас эпидемия развивалась на фоне военных действий, поэтому у нас люди вдвойне устали, и у них уже образовалась некая усталость от этого разъединения. Война, может быть, сблизила людей, именно живого общение стало больше. Но, тем не менее, они были разобщены, каждый сидел в своём доме под своей крышей, боялся выйти из-за бомбёжки. А коронавирус произошёл как раз тогда, когда случилась военная оттепель. И люди, не боясь его, входили во взаимное общение.
В одной общине обязательно есть и беспокойство, и молитва. Я не вижу, чтобы заглохло это общение, как было, так и осталось. Если кто-то заболеет или возникнут какие-то семейные проблемы, я знаю, что можно обратиться к общине, и она поможет.
* * *
Мне кажется, сейчас для того, чтобы не то что развить, а может и вернуть отчасти взаимодействие на приходах между самими прихожанами требуется какое-то особое усилие. Как Вы думаете, какое это усилие?
Священник Иоанн Стукалин (Калачёвская епархия): Самым главным, я так думаю, должно быть осознание того, что вне Церкви нет спасения. Ковид показал, что из храмов многие ушли, а в храмы не вернулись. Я это могу и по своему храму, и по храмам моих собратьев, многих знакомых сказать. К сожалению, это факт, что приоритеты сместились не в сторону храма. Когда такое происходит, тогда, конечно, духовная жизнь смещается на второй план, и это всегда прискорбно.
Как эту ситуацию изменить? Я не знаю. К самому человеку должно прийти осознание, что ему нужен Господь, что ему нужен храм, что община тоже очень важна. А вот создать из нескольких десятков людей такую общину – это задача не только одного священника, но и задача самих прихожан. В маленьких городах, в маленьких храмах это сделать гораздо легче. Надеюсь, с Божьей помощью всё получится.
А Ваши прихожане какие-то усилия предпринимают, как-то связываются друг с другом?
Мы по возможности помогаем тем, кому это необходимо, носим продукты. Молимся о болящих. У нас есть группа прихожан в вотсапе и там мы общаемся друг с другом.
Ковид показал, что из храмов многие ушли, а в храмы не вернулись. Я это могу и по своему храму, и по храмам моих собратьев, многих знакомых сказать. Когда такое происходит, тогда, конечно, духовная жизнь смещается на второй план, и это всегда прискорбно.
* * *
Сейчас такое ощущение, что мы говорили-говорили, что нужно, чтобы возрождалась общинная жизнь, но как ударил по нам коронавирус, так даже те люди, которые были, немного расточились. Ну, где-то, где была и до этого общая жизнь, связи остались. А где-то, где не было достаточно сильных связей между людьми, они совсем начали рваться, когда все ушли на изоляцию. Как Вы думаете, какое усилие надо сейчас сделать, чтобы как-то людей собрать? Ведь всё равно задача эта остаётся.
Священник Иоанн (N-ская епархия): Если говорить просто о практике тех приходов, которые я вижу, мне кажется, что это зависит от двух составляющих.
Первая составляющая – это личное желание, стремление, вдохновение какого-либо пастыря, который готов эту общинную жизнь хоть как-то созидать в какой-либо форме. У кого-то это евангельские беседы, у кого-то братство/сестричество, может быть, милосердия. Где-то это идёт на фоне воскресной школы для взрослых или активной катехизации или ещё каких-либо внебогослужебных собраний верующих, где говорится о Христе, где люди общаются, где в центре стоит слово Божье. Эти формы различны, но они не жизненные, если не будет конкретного пастыря, который будет как-то это продвигать, как-то вдохновлять людей, рассказывать, что это важно, нужно. И своим примером участвовать в этом, а не просто говорить: «Давайте там стройте как-нибудь, а я посмотрю».
И второй фактор – насколько этому пастырю перекроют кислород. Будут ли у этого пастыря начальники, которые дадут ему возможность что-либо сделать. Самый лучший начальник – равнодушный. Тогда можно что-то делать. Тогда расцветает какая-то маленькая церковная жизнь, общинная жизнь. А если начальники начинают быть усердными и вдумчивыми и начинают строить все приходы по своему усмотрению, то получается, что что-то живое, всякие прозябшие растения асфальтируются таким «правильным» руководством.
И если два момента как-то совпадают как звёзды на небесах: вот есть и пастырь, и безразличие начальства, то – да, что-то растёт местами. И это самое настоящее, живое. Снизу оно, из живых настоящих отношений.
Может быть и немного по-другому: священник может дать возможность активному мирянину что-то сделать на приходе и не вторгаться в это и не мешать. И тогда, может быть, вместо пастыря, как в первом случае я говорил, созидать эту жизнь будет активный мирянин, которого поддержат другие активные миряне. И вот они вместе замечательно что-то делают.
Форм собирания довольно много. И хотелось бы, чтобы это было не подпольным образом где-то там на квартирках, а было именно принято церковным сообществом: священником, пастырем, настоятелем. Но это всё происходит настолько, насколько священники сами соучаствуют в этом, сами радуются, дают этому жизнь. Или насколько они к этому безразличны. Если у них нет ни первого, ни второго, а есть чёткие убеждения другого свойства, то любые мирянские усердия будут опять же заасфальтированы.
Коронавирус – это, конечно, определённое испытание. Сложнее собираться, но сложно не значит невозможно. Там, где люди действительно этого желают, где они уже внутренне мотивированы, там, где они поняли в этом свой путь, свою жизнь, они всё равно собираются. У меня есть люди, которые уже катехизированы, им уже действительно ничего объяснять не нужно. Они уже и так, и сяк собираются: и в зуме, и на квартирах, и в храме, и в паломничествах. Они сами понимают, что коронавирус – не помеха братьям и сёстрам. А есть люди более далёкие от катехизации, но они, тем не менее, какое-то время, довольно продолжительное, посещают евангельские беседы. Такие у нас тоже есть. Так они тоже цепляются за любую возможность быть вместе. Мы какое-то время проводили встречи очно независимо от коронавируса, потом всё-таки решили пожалеть кого-то и провести неделю в зуме. И в этой встрече тоже довольно активно люди участвовали. Сейчас всё же пришли к такой форме: половина встречается очно, а половина – заочно. Те, кто может и не боится – приходят и вместе собираются, а остальные подключаются по экрану зум-конференции и наравне с другими участвуют. Такая форма наиболее эффективна и охватывает больше всего людей: кто-то из других городов, кто-то уехал, кто-то болеет, кто-то на карантине, кто-то просто боится и все они тоже участвуют. В этом смысле даже карантин открывает новые возможности благодаря достижениям техники.
Беседовала Александра Колымагина.
————
1 Почти все интервью, объединенные в этом материале, были взяты на фестивале православных СМИ «Вера и слово» в октябре 2021 г.
Кифа № 12 (280), декабрь 2021 года
