Интервью со священником Георгием Кочетковым
В «Новом Средневековье» Н.А. Бердяев писал, что с конца XIX по 20-е годы XX века буржуазный мир с его духом индивидуализма, наживы, господства капитала окончательно показал свою нежизнеспособность. Должно было родиться что-то новое. Но старый мир просто так уходить не собирался. Он, как бы разделившись в самом себе, порождал революции, государственные перевороты, войны, и всё во имя демократии, которая в ХХ веке обернулась охлократией1 – по Аристотелю, худшей формой правления, потому что она неизбежно ведёт к диктатуре.
Николай Николаевич Неплюев и многие представители аристократии России в это же время поняли, что спасти Россию от надвигающейся катастрофы могут не революция и даже не просто социальные реформы, а возвышение человека и возвышение народа. Крестьянским детям через образование и воцерковление Неплюев предлагал изменить качество их жизни. Он предлагал путь аристократизма, основанного на евангельской вере.
Как Вы полагаете, в силах ли христиане изменить что-то по существу? И тогда, в конце XIX – начале XX века, и сегодня?
Вопрос очень сложный. С одной стороны – всё возможно верующему2. И Господу всё возможно, и верующему всё возможно. Вопрос лишь в том – сколько в той или иной конкретной ситуации остаётся верующих, через которых может действовать всемогущий Господь. В то историческое время, о котором Вы говорите, их оказалось слишком мало. Они, конечно, были, и раньше их было больше, чем сейчас, но, к сожалению, этого всё-таки оказалось мало.
Вообще начало двадцатого века – очень сложная история. И я считаю, что последствия событий 1917 года в России, особенно после большевистского переворота, были куда более далеко идущими, чем последствия Первой мировой войны. В конечном счёте крови после них пролили больше и страданий по миру, и прежде всего нашему народу, принесли значительно больше, хотя революция в России ныне не носит название «мировая».
Так вот, есть дилемма: с одной стороны, всё возможно верующему, и сказать, что христиане ничего не могли сделать, было бы неправдой. Да, катастрофически опоздали. Пусть всего лишь на какой-то миг в исторической перспективе: уже почти всё было подготовлено для того, чтобы России и вслед за ней миру пойти по другому пути, изменив основные характеристики исторического развития, которые тогда существовали. Россия была действительно готова выйти в мировые лидеры. Но именно этого больше всего боялись конкуренты, прежде всего европейские, но и американские. Добавим сюда национальные предрассудки, национализм, шовинизм, который раздувался в то время непомерно. Всё это привело к катастрофе.
Нельзя сказать, что христиане ничего не сделали. Все, кто смог просто выжить, просто сохранить себя более или менее целостно, сделали очень много, и на долгое время вперёд. Их наследие – это наследие общечеловеческое, только человечество пока об этом слишком мало и плохо знает.
Поэтому было бы неправильно только вздыхать, только горевать о потерях, хотя они неисчислимы, и ужасны, страшны – мы знаем это прекрасно. Но нельзя, к сожалению, и только восхвалить Бога и на этом остановиться.
Н.А. Бердяев – человек мирового масштаба. И он, конечно, понимал, что происходит и что надо делать. Он, как до него Н.Н. Неплюев, да и некоторые другие, указывал верный путь развития человечества – и целых материков, и культур, и наций, и более конкретных сообществ.
Да, у нас в стране многое совершилось по инерции, народные массы отставали – правильно говорил тот же Бердяев, что Ленин находится на уровне 60-х годов XIX века, но примерно на таком же уровне, к сожалению, находилась и большая часть русского и не только русского крестьянства и рабочего класса. Отставали в своём развитии и представители других классов. Не то что они были плохи сами по себе, но просто им надо было быть на уровне своего времени. Поэтому, к сожалению, голос христианский с тех времён и из тех времён звучит слабо. Да ещё есть очень много сил, которые хотят, чтобы его вообще не было слышно, которые его глушат, как глушили в своё время «западные голоса» в Советском Союзе. Это происходит не только в нашей стране, но во всех более или менее влиятельных странах.
Что сейчас? Сейчас, конечно, всё осложнилось, так как катастрофа уже произошла. Мы можем говорить даже о Русском холокосте, который был страшнее всех других холокостов и поэтому имел особое значение для всего мира. Хотя мир тоже об этом знает слишком мало и слишком плохо.
Могут ли что-то сделать здесь христиане? Да. Пока есть христиане, они, конечно, всегда могут что-то делать. Вопрос опять же в том, хватит ли их сил на то, чтобы преодолеть сопротивление – сопротивление слишком организованное, слишком мощное. Я нисколько не приверженец каких-либо теорий заговоров, представлений о «мировой закулисе», но, тем не менее, процессы, о которых мы говорим, имеют мировой характер. Человечество так расширило свои связи, так их усложнило, что такого рода процессы не могут не быть мировыми.
И вот сейчас дело в количестве конкретных христиан и в их качестве – не вообще, а в каждом конкретном человеке, который называет себя христианином. В этом вся суть: достаточно ли будет этого количества и качества? К тому же, что значит «достаточно» не знает никто. Точнее, один Господь знает. Тем не менее есть какие-то невидимые весы судьбы, и если перевесит христианская жизнь, христианский дух, христианская совесть, христианская вера, христианские любовь и свобода, тогда, безусловно, христиане победят.
К сожалению, история показала, что не только наша страна, но и христианский когда-то Запад пошёл по пути, отвергающему сам дух аристократизма. Право людей на выбор лучшего, на выбор качества был сам по себе подвергнут сомнению, и это расползлось по всей земле. В связи с этим возникает вопрос: если мы действительно хотим, чтобы люди осознали как свою задачу выбор высшего качества, то каким должен быть их новый аристократизм? Возможен ли он? В чём он может быть преемником старого аристократизма, а в чём – нет?
До разговора об этом надо было бы ещё дойти. Пока трудно говорить вообще о каком-либо аристократизме. Наследники аристократических родов, насколько мне позволяет судить мой опыт, к сожалению, очень слабы. И пока не о них речь. Должен быть какой-то новый аристократизм. Но чтобы к нему прийти, надо прежде всего победить даже не тенденцию к той «демократии», о которой говорил Бердяев, а просто тенденцию варваризации жизни, варваризации народа, варваризации человека. Ведь человек массы, человек толпы – это варвар.
Мы должны это запомнить, зарубить себе на носу. Если ты оказался в толпе, в массе и вылезти из неё уже не имеешь сил, ты по определению становишься варваром. Какая уж тут аристократизация? Здесь даже демократизации нет.
Конечно, не случайно Бердяев подводит демократию близко к охлократии – к власти низов, власти невежества, власти страстей и всего, что связано с самым низким уровнем духовного, интеллектуального и культурного развития людей. Так что надо понимать, что мы не сразу дойдём до вопросов аристократизма. Надо сначала, чтобы люди не захотели быть варварами, не захотели мириться с охлократией.
Демократия, при всех своих пороках, имеет и какие-то положительные качества, имеет какие-то свои заслуги в истории человечества. Хотя, конечно, не случайно Бердяев подводит демократию близко к охлократии – к власти низов, власти невежества, власти страстей и всего, что связано с самым низким уровнем духовного, интеллектуального и культурного развития людей. Так что надо понимать, что мы не сразу дойдём до вопросов аристократизма. Надо сначала, чтобы люди не захотели быть варварами, не захотели мириться с охлократией. Они должны увидеть недостатки и пороки демократии, и не стремиться к демократии, но видеть и признавать, что демократия на сегодняшний день лучше охлократии – значительно лучше, хотя она и не является нашей прямой целью.
Мы можем пройти через какие-то демократические процедуры. Это даже нужно, потому что они могут быть связаны с собиранием народа, могут быть связаны с укреплением пусть не соборности ещё, но хоть солидарности, и это уже ценно. Об этом мы уже не однажды говорили, в том числе на конференции «Христианская соборность и общественная солидарность».
Я это хотел бы подчеркнуть: прежде чем отталкиваться от демократии и идти к аристократии, надо уйти от охлократии. И, конечно, целью должна быть аристократия: власть лучших, действительно лучших. А что такое лучшее, двадцатый век показал достаточно хорошо, и это было прекрасно осознано многими мыслителями, в том числе и Бердяевым.
Что здесь прежде всего хотелось бы сказать?
Аристократия может что-то наследовать от прошлого, и должна это делать, а от чего-то отказаться и обрести какие-то новые черты. Это совершенно верно. Само по себе это положение не вызывает никакого сомнения.
От чего же надо отказаться? Прежде всего от тех злоупотреблений, которые вызывали протест против аристократии: от желания господства, внешнего, механического, жёсткого, а то и жестокого; от желания сохранять свои богатства, забывая при этом о других людях, не аристократах или просто бедных (хотя иногда и аристократы становятся нищими, оказываются на дне).
Конечно, мы знаем множество примеров, скажем, в России в начале XX века, когда аристократы, вплоть до самых высших слоёв, вплоть до императорской фамилии, стремились помогать народу, страдающим людям, раненым солдатам и так далее. И делали это очень широко, очень плодотворно и очень искренне. Там меньше всего было пиара. Это, конечно, положительные вещи. Но в то же время это было некоторое внутреннее задание. И те, кто не помогал страдающим людям, вызывал отвержение в аристократических кругах. Это было очень ценно, так что даже те люди, которые, может быть, и не очень-то хотели быть добрыми, становились благотворителями. Они должны были это делать, потому что иначе им не подали бы руки люди, общением с которыми все дорожили.
Нужно чтобы аристократия пошла «вглубь», формируясь не только по роду, не только по историческим заслугам предков. Надо чтобы люди вспомнили, что самое аристократическое происхождение имеют христиане, поскольку они, как положено всем аристократам, избранные, причём избранные не просто людьми, пусть даже самыми достойными или высокопоставленными, но Самим Богом. Очень важно, чтобы христианин почувствовал себя избранником. Это то чувство, которое многие уже совсем забыли, потому что им кажется: «А кто будет кого-то избирать? Раньше были такие люди, а сейчас их просто нет». Но Бог есть, и Бог может избирать нас. Христос может нас избрать, как и святые люди или гении, способные на пророческое действие: такие как Пушкин, или Достоевский, или Бердяев.
Если человек настоящий христианин, он всегда богоизбранный человек. И это может стать основой нового аристократизма. Только тогда нужно обновить само христианство, тогда оно должно по-другому зазвучать. Сейчас мы не всегда можем это сами исполнить, но чувствуем, что и в одном, и в другом, и в третьем, и во многих других случаях старые формы и формулы уже не работают. Даже богослужение, очень наполненное духом, должно ещё наполниться и смыслом, от которого оно в традиционных христианских конфессиях, особенно в православии, давно ушло.
И, конечно, надо думать о том, чтобы аристократический дух сохранялся и раскрывался в людях. Люди должны знать, что это постоянный процесс, постоянная внутренняя работа, и не просто над собой, любимым, а над собой вместе с другими, ради Бога и ради ближних.
Аристократизм должен быть более мобильным, динамичным. Это именно соединение разных высших качеств. Причём качеств, заданных прежде всего Богом, но и человеческим призванием, человеческой судьбой пред лицом Божьим. Это тоже очень важно понимать, потому что часто христианские черты, христианские качества не ценились, в том числе аристократами.
При этом основные качества аристократического воспитания людей надо обязательно сохранить. Даже не просто сохранить, а восстановить, потому что они не сохранились. И в первую очередь я бы здесь назвал вещи, которые кажутся почти детскими: воспитание людей с чувством вкуса – первое, с чувством такта – второе, с чувством меры – третье, с чувством долга – четвёртое. Этого очень не хватает современным людям. Да, это делается непросто, да, это не делается лишь индивидуально. Нужно, чтобы возникла какая-то среда, чтобы эти нормы установились и чтобы их можно было передавать не внешним только, но и внутренним образом.
Вообще говоря, с аристократизмом не так легко разобраться. Аристократы сами иногда не представляют себе, что делает их аристократами по сути или, наоборот, лишь по названию. Некоторые из них, конечно, стараются это помнить и знать, но это непросто, потому что в разные века эти вещи, конечно, двигались, они не были шаблонными.
Аристократы должны быть наполнены любовью и жертвенностью, и при этом сохранять своё достоинство. Это достоинство – вещь великая. Но невозможно быть достойным человеком, если ты не признаёшь достоинства других людей, если ты кого-то бесчестишь, кого-то низводишь до каких-то грязных глубин. А в аристократических кругах такое бывало, когда людей так отшивали (причём часто совершенно не по христианским, скажем так, критериям), что лучшие люди должны были покинуть своё общество: или совсем уехать, или не показываться никому на глаза.
Как можно свои усилия на пути к новому аристократизму верифицировать? Как здесь избежать самозванчества, как понять, что действительно идёшь по тому самому пути, о котором Вы говорите?
Это всегда трудно. Такое по силам только тому сообществу, в котором человек живёт. Человек один не справится с этой задачей – верифицировать свои собственные качества, судить о самом себе всегда бывает очень трудно, но, тем не менее, можно, особенно если тебя поддерживают люди и у тебя с ними добрые доверительные отношения.
Верификация, конечно, традиционно происходит, как мы с вами прекрасно знаем, по духу и по плодам. Надо различать духи, надо знать эти духи, надо знать и плоды этих духов, уметь их правильно оценивать и находить формы не унизительного, не оскорбительного сообщения людям о том, что что-то пошло не так, не туда. Нужно научиться жить вместе и вместе творить, вместе идти к Богу и к ближнему. Не надо стесняться этого.
В России в начале XX века многие аристократы, слава Богу, стали сближаться с церковью, с церковными кругами через братства, через духовные школы, через религиозно-философские собрания и так далее. Это шло не только извне, но и изнутри, и это было очень ценно. Просто – опять же – не успели это распространить настолько, чтобы этому нельзя было противостоять.
Возможно ли сегодня человека массы обратить на путь нового аристократизма, пусть и не сразу? Как помочь ему двигаться вверх?
Вы правы, нужно двигаться вверх, прежде всего обретая качества, которые доступны любому человеку: послушание, терпение, смирение, верность. Это может любой. Ведь что выделяет человека из толпы, из массы? Способность посмотреть другим в глаза так, чтобы не просто взглянуть, а увидеть, что в этих глазах содержится, что они выражают суть жизни души, что через них говорит человеческое сердце, а значит, и человеческая вера, и надежда, и любовь. Вот что важно: что человек ищет, и ещё – видит ли он или только смотрит? И это возможно любому, даже самому больному, или, скажем, старому, или, наоборот, очень молодому человеку. Конечно, не все молодые и не все старые смогут сразу с этим справиться, но можно в этом друг другу помогать! При этом взгляд друг другу в глаза не должен быть наглым, или дерзким, или с позиции превозношения («у меня всё лучше, чем у других!»). Но преодоление этого – то же, что и борьба с гордостью. Вот те качества, которые церковь всегда распространяла на всех со своей стороны и которые аристократические круги тоже распространяли, но со своей стороны. К сожалению, они при этом, как правило, не встречались, друг друга не видели. Много говорилось в связи с этим о Пушкине и прп. Серафиме Саровском. Они оба жили по высшему стандарту, но «параллельно», и друг друга не увидели.
Н.Н. Неплюев хотел, чтобы именно русский голос был услышан в мире. Он был одним из устроителей Всемирного конгресса и себя всегда позиционировал на нём как русский. И руководствовался во всём именно любовью к России.
В своей работе «Третий исход» Н.А. Бердяев говорит, что миссия русского народа в мире – единство человечества и братство народов, а не наоборот. Но подлинно русский голос не слышен. И Неплюев хотел, чтобы именно русский голос был услышан в мире. Он был одним из устроителей Всемирного конгресса и себя всегда позиционировал на нём как русский. И руководствовался во всём именно любовью к России.
Почему русский голос не был услышан ни в России, ни в мире в то время?
Думаю, есть две основные причины.
Во-первых, как раз из этого мира больше всего шли на Россию самые негативные влияния, противостоящие качествам единства и братства. Хотя в Европе были люди, которые за эти качества боролись, но их тоже было очень мало. Церковь потеряла авторитет, и в результате антицерковная, антихристианская тенденция пришла к нам из Европы – так же, как позже и социал-демократия. Мы же не можем характеризовать теми или иными национальными чертами какой-нибудь Третий интернационал. Да, национальные черты там были, но не только они. Это была общая тенденция. Европа решила хорошо устроиться без Бога, хорошо устроиться за счёт других, а это напрямую противоречило тому, что мог бы сказать русский человек в мире, поэтому многие просто не слышали, не хотели слушать. Это первое.
Второе – в Европе (про Америку пока ещё рано было говорить) вообще не привыкли прислушиваться к России, хотя она всегда вносила что-то очень важное, уникальное в мировую культуру, мировую науку, мировую цивилизацию. Конечно, не только она одна, но Россия, безусловно, не только в XIX и XX веке обогащала мировую культуру, духовность и цивилизацию. Но на Западе не привыкли слушать, а привыкли демонизировать образ русского человека, как и всю Россию. Иногда поводы для этого были действительно реальные, но чаще это было совершенно искусственное построение, отчуждающее, отрывающее друг от друга разные народы, разных людей, разные слои. Правда, значение России в начале XX века резко возросло, но это же и испугало Европу, и очень быстро после этого Америку. Не просто экономическая конкурентная или геополитическая борьба сыграли свою роль в начале XX века в желании европейских деятелей убрать Россию как конкурента. Гордыня здесь тоже сыграла свою роль. Но тут надо сказать, что и русские люди не всегда понимали своих западных коллег. Иногда они могли бы их довольно быстро превратить в соратников, сотрудников, единомышленников, но не всегда заботились об этом. Я это особенно почувствовал, когда ходил по улицам Лондона, а потом Нью-Йорка, и видел, особенно в Лондоне, что особенности характера английской нации очень далеки от русского менталитета, но эти противоречия легко можно было сгладить. Для этого нужно было сделать некоторые дополнительные усилия со стороны русских людей, потому что им легче было бы здесь идти навстречу, чем, скажем, англичанам по отношению к русским. И мне было очень горько видеть, что это усилие почти не было совершено с нашей стороны. Но это только один конкретный пример, только по отношению к англичанам, у которых нет особого расположения к русскому народу, нет знания и понимания русской культуры и русской истории, цивилизации, русского духа. В основном на Западе знает их только небольшой круг специалистов – и всё. Но можно, можно было быть ближе, и даже не дожидаясь здесь взаимности, можно было делать значительно больше шагов навстречу. Иногда их делали по отношению к немцам или к французам, но там были свои проблемы, поэтому – да, голос русского народа, русского человека был очень плохо расслышан. Вот одно из свидетельств этого: Н.А. Бердяева, которого мы сегодня уже неоднократно упоминали, семь раз номинировали на Нобелевскую премию по литературе, и он ни разу не прошёл только потому, что в Нобелевском комитете были какие-то принципиальные его противники. Это всё-таки о многом говорит. Кто-то чувствует, видит значение таких мировых гениев, как Бердяев, но всегда есть противники. И это, конечно, проблема: как нам говорить и как другим нас услышать. Здесь должно быть общее усилие и общее желание. Дойти до этого пока непросто.
Насколько ситуация испорчена ХХ веком? Ведь Бердяев говорил, что коммунизм может чуть ли не убить русский голос.
Сейчас ситуация резко ухудшилась по многим причинам, но в первую очередь из-за того, что даже на языковом уровне очень неудачно сложилось отождествление советского и русского. Европа, Америка как бы не поняли колоссальной разницы между одним и другим. Об этом говорил ещё А.И. Солженицын. И мы должны на этом настаивать и приводить конкретные примеры, быть убедительными, потому что Европа вместе с Америкой и сейчас отказывается от русского потому, что думает, что это в первую очередь советское наследие, которого она знать не хочет. И правильно: с советским наследием надо быть осторожным, а вот русское наследие надо знать и принимать. Но ещё одна беда – что его не знают и не понимают сами русские, которые часто насильственно нахлебались этой советской «браги» и ведут себя как советские люди.
Как нам поверить в то, что такой аристократизм, такое новое христианство, «новое Средневековье», о которых Вы говорите, возможно в этом мире, лежащем во зле? Или это всё на самом деле произойдёт только в Царстве Небесном?
Нам никто не мешает верить. Вера умирает последней и вместе с надеждой. И если у нас есть откровение Христова слова, то у нас есть и откровение Христовой любви. А значит, пока человек дышит, пока он ещё на этой земле, он может это воплощать в жизнь. Другое дело, что это действительно трудно. Иногда не хватает сил, иногда хочется предаться унынию или забвению. Но нельзя уходить от своего креста, надо вдохновлять друг друга, надо поддерживать друг друга, надо создавать общины и братства – прежде всего церковные, но если нет возможности создавать церковные, то пусть создают более простые: мирские, светские, профессиональные, культурные, исторические… К этому сейчас есть тяга в народе. Это очень хорошо и это не даёт нам возможности унывать. Мы всё время встречаемся с замечательными людьми, которых мы прежде не знали, и их становится всё больше, больше и больше. И это действительно наполняет радостью наши сердца, потому что если такие люди рождаются не просто под влиянием какого-то идеологического центра, а по внутреннему своему стремлению, то это залог того будущего, о котором мы с вами сегодня рассуждаем.
Беседовали Маргарита Шилкина, Анастасия Наконечная, Александра Колымагина
————
1 Охлократия – «власть толпы» (от др.-греч. ὄχλος «толпа» и κράτος «власть»).
2 Мк 9:23.
