Община верных. Возможна ли она?
Община возможна. Но существует одна проблема, которая мешает нашим общинам на ментальном уровне.
Община – это разновидность сообщества. Вокруг нас возникают тысячи сообществ, и большинство из них очень быстро исчезает.
Жизнеспособность сообществ зависит от сплочённости вокруг сверхценности.
Сверхценность клуба английского языка – это то, почему люди готовы тратить свои деньги и время на посещение мероприятий этого клуба. Сплочённость такого клуба – это преимущественная связь его членов между собой.
Допустим, человек входит в два клуба: в английский и футбольный. И однажды у него возникает дилемма: куда идти в четверг вечером… И там, и там мероприятия.
И вот в этой ситуации ценность мероприятия одного из двух сообществ окажется выше за счёт его сплочённости.
Так вот… О чём это я? Когда мы говорим о Православии в России, мы как будто говорим все про одно и то же…
Но на самом деле государственные чиновники, среднестатистические россияне, верующие в душе и воцерковлённые люди под Православием понимают совершенно разные вещи.
Для воцерковлённых людей Православие – это истинная Церковь, сообщество верных христиан, идущих путём спасения.
Для тех, кто верит в душе, но не придерживается церковной дисциплины, Православие – это «гражданская религия» русского народа.
Термин «гражданская религия» придумал Жан-Жак Руссо.
По словам социологов Рональда Уида и Джона фон Хейкинга, гражданская религия изначально воспринимается как определённый набор политических/социальных механизмов, приобретающих ауру священного, тем самым повышая свой статус и усиливая свою стабильность.
Для гражданской религии России я придумал специальный термин «царьковь».
Сверхценности истинного Православия и «царькви» не совпадают.
Православие мне видится как путь обожения через познание любви во Христе.
«Царьковь» – это, по сути, ритуально-требный сервис, в основе которого лежит реализация оккультно-магических потребностей населения.
В Калининградской епархии, в которой я служил в прошлом, на одного священника приходится около 18 000 крещённых в РПЦ человек. По идее, это как бы «паства» этого священника. Но так ли это?
Главная проблема состоит в том, что священник, втиснутый в прокрустово ложе ритуально-требного сервиса, просто физически не может полноценно окормлять общину верных.
Воспринимает ли хотя бы одна десятая часть этих людей священника как пастыря и учителя?
Увы, его воспринимают как специалиста по газовым котлам. Когда котёл ломается, такой специалист становится очень-очень нужным человеком. Но вот священник окрестил младенца, отпел старушку, и всё! – про него забывают до следующей «поломки котла».
И поскольку целевая аудитория такого священника – «мастера по котлам» – несколько десятков тысяч человек, то он всегда будет загружен этой работой.
Если мы вслед за всеми нашими миссионерскими и катехизаторскими концепциями повторим ту мысль, что воцерковление связано с системной катехизацией, то давайте спросим сами себя: а происходит ли на самом деле воцерковление всех этих тысяч «клиентов» такого священника-специалиста?
Сейчас уже очевидно, что люди при таком подходе массово уходят из Церкви в эзотерические культы или агностицизм.
Главная проблема состоит в том, что священник, втиснутый в это прокрустово ложе ритуально-требного сервиса, просто физически не может полноценно окормлять общину верных.
Община верных должна быть духовной семьёй.
А семья требует времени, внимания и вовлечённости.
Добавим к этому то, что священника переводят с прихода на приход как менеджера в автосалоне. Сегодня этот менеджер работает в одной точке, завтра в другой, послезавтра в третьей. Если это нормально, тогда зачем мы называем священника «отцом»?
Однажды, когда меня самого в очередной раз перевели с прихода на приход, я предложил архиерею такую притчу:
Представьте себе, у вас полная семья, есть мать и отец, и вдруг приходит к вам какойто важный человек и говорит – «Знаете, что, дети… Вашего папу мы у вас забираем в другую семью… А вам мы выдадим другого папу…»
Что вы скажете на это?
Если вы адепт «гражданской религии», вам скорей всего будет всё равно… Если технология ремонта котлов не меняется, какая разница, кто будет их чинить?
Но воцерковлённые волонтёры всегда будут воспринимать такие переводы своих любимых батюшек как удар ножом в спину. Здесь я хочу обратить ваше внимание на слово «волонтёр».
Помню, дискутировал я на эту тему с одним настоятелем храма. Этот священник заявил, что по его мнению люди, которые недовольны переводом своего священника, не имеют смирения и вообще не поняли сути Православия.
Христос учил тому, что больший должен быть всем слугой. Поэтому христианская община управляется теми, кто показывает личный пример служения ближним и заботы.
Я тогда спросил этого священника: каков его доход на этом приходе?
– А какое это имеет значение?
– Критически важное! Если забрать у тебя, отец, зарплату на этом приходе, будешь ли ты ездить в этот храм на службы, заниматься здесь миссией, организовывать воскресную школу?
– Нет, но я же должен на что-то жить?!
– Допустим, тебе архиерей предложит таксовать, а в этом храме ты будешь волонтёрствовать за послушание…
– Нет, я так не могу…
– А люди, которых ты обвиняешь в несмирении, именно так и живут. У них нет здесь зарплаты, и несмотря на это они тратят свои деньги и время, чтоб приехать в этот храм, нарядить ёлку, украсить цветами аналой, приготовить обед, убрать снег, провести урок воскресной школы, спеть в хоре…
– Но я же плачу регенту и директору воскресной школы…
Потом выяснялось, что зарплата здесь чисто номинальная, самая низкая в городе, и что зарплата для таких людей просто дополнительный фактор поддержки, и что они всё равно остаются волонтёрами хоть с небольшим вспомоществованием. Трудно спрашивать что-то с того, кому ты ничего не платишь. Лучше немного заплатить, зато тогда ты и спрашивать можешь. Поэтому у мизерной зарплаты есть существенное преимущество перед бесплатным волонтёрством. Важно понять, что люди, получающие небольшую зарплату на приходах, всё равно остаются самыми настоящими альтруистами.
К счастью, среди священнослужителей есть много самых настоящих альтруистов, способных вести за собой людей.
Они и являются надеждой тех, кто стремится к общинной жизни.
Кстати, альтруизм и личный пример – это один из способов управления людьми.
Существуют ещё два способа: зарплата и страх.
Если ты хочешь, чтобы люди шли за тобой и выполняли твои указания, у тебя есть всего три варианта:
Или ты берёшь флаг и ведёшь людей за собой на баррикады.
Или ты платишь такую зарплату, за которую люди захотят исполнять твои указания.
Или ты шантажируешь людей: «Если вы не сделаете то, что я вам говорю, я сделаю вам больно».
В прошлом существовало рабское воспитание. Человек считал себя рабом православного царя, а царь требовал от своих рабов подчинения религиозным лидерам. Поэтому игнорировать благословение архиерея было опасно.
Сейчас другое время. Царя-батюшки нет. Президент не требует от граждан России исполнять церковные каноны. Поэтому лидеры религиозных конфессий России могут выбирать между личным примером, зарплатой и шантажом.
И естественно, что при помощи зарплаты и шантажа никто никакую общину никогда не построит.
Община развивается в среде чистого альтруизма.
Христос учил тому, что больший должен быть всем слугой.
Поэтому христианская община управляется теми, кто показывает личный пример служения ближним и заботы. И те, кто вдохновляются этим личным примером, добровольно подчиняются такому лидеру.
Я почти 20 лет пытался создать общинную среду и по итогам пришёл к следующим выводам.
1) Сама по себе община не является сверхценностью. Бог ждёт от нас любви к Нему и к ближним. Община должна быть школой дружбы и любви. Без любви любая община это всего лишь тусовка или клуб по интересам.
2) Признаком существования любви в общине является миссия. Люди устали от одиночества. Когда они видят в каком-то сообществе настоящую дружбу и любовь, они с радостью присоединяются к этому сообществу.
3) Евхаристическая община возможна, если её пастырь воспринимается всеми её членами как духовный отец, а сам он относится к пасомым с отеческой любовью. Члены такой общины чувствуют себя единой семьёй. Здесь старшие братья заботятся о младших, и все пребывают в мире друг с другом и с пастырем.
4) Члены общины осознают свою «инаковость» по сравнению с нецерковными людьми, что порождает миссионерский энтузиазм. Обычно нецерковная масса пытается погасить ревность церковных активистов и растворить их в своей теплохладности, а тут всё наоборот: члены общины зажигают огнём своей ревности своих близких и родных и присоединяют уверовавших к своей группе.
5) В условиях современного мегаполиса лучше всего собрать общину из тех, кто ходит в разные приходы и причащается в разных храмах. Сердцем общины должна стать катехизация. Ради её прохождения можно организовать множество разных форм совместного отдыха и развлечения.
У нас в Калининграде возникла традиция после литургии собираться малыми группами до 10 человек, которые мы называем «дружовками». Мы всегда собираемся на своей территории, то есть либо у кого-то дома, либо в кафе.
Чаще всего мы изучаем Писание, но не по главам, а по темам. Мы берём, к примеру, симфонию по творениям свт. Тихона Задонского и выбираем список наиболее интересных тем. Мы создаём чат в телеграмме и там выкладываем расписание и темы встреч.
Для проведения встречи нам нужен один ведущий. Ведущие «дружовок» могут меняться по очереди или не меняться, если в группе есть только один активист, готовый организовать такую беседу.
У нас есть своё катехизаторское пособие, которое мы предлагаем к изучению новичкам, приходящим на наши встречи.
У нас нет ни чёткой структуры, ни иерархии. «Кто придумал, тот и вода». Я рассуждаю так: «Если тебе нужна община, значит тебя Господь призвал к организации дружовок». Если никому ничего не надо, значит, такая община вовсе никому не нужна, да и ладно… Не стоит об этом переживать. Хотя нет… каждый, кто хочет, чтобы ради него кто-то другой напрягся и создал для него живую и интересную общину, имеет право на своё нытьё по поводу такого патологического «невезенья».
И вот сложился такой круг людей, которые причащаются в разных храмах, но после службы собираются все вместе. Первый, второй раз было нормально, мы собирались, сняли какое-то кафе. Но постепенно люди стали рассасываться, опять всё стало разваливаться. И я понял: для того чтобы была какая-то система, необходима программа действий. Должна быть некая учебная программа, учебный план, и должна быть презентация этой программы. Мы стали над этим работать. Разработали программу, стали заниматься. И следующим этапом развития этой программы стал сайт https://www.pravmissia.ru. Там мы эту программу разместили в виде трёх образовательных уровней. Первый уровень, казалось бы, достаточно простенький: двенадцать уроков. Я его сделал в виде квеста. Человек приходит (сейчас всех, кто хочет пройти катехизацию, в том числе крёстных родителей, я отправляю на сайт). Говорю: «Смотрите, на сайте три уровня. На первом уровне четыре модуля. Ты получаешь ключ к первому модулю, начинаешь заниматься, проходишь разные тесты и в конце получаешь ключ ко второму модулю. Когда пройдёшь все четыре модуля, ты завершил свой курс и получаешь подарок. Я с тобой готов встречаться, общаться, помогать тебе, всё для тебя сделаю, если ты готов на такие условия. Если нет, то есть другие священники, пожалуйста, можешь идти к кому-то другому креститься, а у меня будут креститься те, кто с этим согласен».
Постепенно люди стали рассасываться, опять всё стало разваливаться. И я понял: для того чтобы была какая-то система, необходима программа действий. Мы стали над этим работать. Разработали программу, стали заниматься. И следующим этапом развития этой программы стал сайт https://www.pravmissia.ru.
Чего ещё нам не хватает? Я думаю, инициативы не хватает. Мы стали очень ветхозаветными, вся наша типиконная система очень ветхозаветная, «шаг вправо, шаг влево – расстрел». Места для какой-то харизматичности нет, и людям тяжело с этим, особенно мужчинам. Поэтому когда появляется такое пространство, где ты можешь проявить свою свободу, где можешь проявить инициативу, людей это очень привлекает. Но надо понимать, что инициатива – это вещь, не управляемая нами до конца, мы можем где-то направлять её, но не можем ею управлять. То есть если мы этого джинна из бутылки вытаскиваем, то потом мы обратно его не запихнём. Нам приходится включаться в некий алгоритм, некие правила, которые позволяют нам быть не командным составом в этих проектах, где есть инициатива, а быть на равных со всеми остальными, дискутировать, где-то спорить и т. д. Кстати, со мной можно спорить, я разрешаю всем со мной спорить, кроме вопросов догматики. Я сказал: «Догматическое и каноническое учение мы не обсуждаем, мы православные, догматов придерживаемся строго, во всех остальных вопросах организации, самоорганизации, дисциплины и т. д. можно подискутировать. Пожалуйста, можно предлагать свои решения, меня можно переубедить, если найдёте какие-то конструктивные решения».
Что касается определения «община верных», то для меня это община, какая-то среда людей, которые все друг друга знают, которым друг с другом интересно, которые друг с другом находятся в общении за пределами богослужения, то есть там, где есть пространство инициативы. Это очень важно. На богослужении у них нет выбора. Есть выбор прийти – не прийти, дальше есть выбор выполнять уставные действия во время богослужения – не выполнять, ну и всё, собственно говоря. На этом вся инициатива заканчивается. А за пределами богослужения больше возможностей для проявления разных уникальных талантов людей: кто-то организатор, кто-то на гитаре играет, кто-то психолог хороший, кто-то нервотрёп хороший, тоже замечательный тренажёр бывает, иногда полезный, так что все нужны, всех любим, всех принимаем.
Священник Александр Пермяков
