«Московский церковный вестник» – первая общецерковная газета, начавшая выходить на волне перестройки. К Пасхе 1989 года увидел свет первый номер и затем с периодичностью сначала раз в три, а потом раз в две недели свежие выпуски издания стали появляться в храмах не только столицы, но и некоторых других регионов.
В сети информация о МЦВ скудна. Знакомясь с ней, мы можем понять, что сначала возникла цветная малотиражка (1000 экз.), рассчитанная на зарубежного читателя. Её выход был приурочен к празднованию 1000-летия Крещения Руси. Печаталась она с 1987 года на пяти языках – арабском, английском, немецком, французском и русском с непредсказуемой периодичностью. И только после кардинального изменения политики государства в отношении религии возникло издание, знаменовавшее собой возвращение к традициям церковной журналистики начала XX века. Оно просуществовало с 1989 по 1993 гг.
В 1995 году газета под редакцией Евгения Стрельчика была возобновлена, одно время она выходила по его инициативе как приложение к «Вечерней Москве». В 2003-м она поменяла название на «Церковный вестник» и после разного рода пертурбаций превратилась в интернет-издание, не имеющее, впрочем, широкой аудитории.
Мне бы хотелось немного рассказать о самом первом этапе МЦВ, где я работал больше года (1989–1990): белые пятна, если есть такая возможность, надо убирать.
Передо мной лежит подшивка первых номеров. Страницы сильно пожелтели – бумага некачественная. Указано, что издание еженедельное – благие намерения. Только весной 1990-го удалось войти в режим два раза в месяц. Чаще не получалось. Цена 30 копеек. Достаточно много, если вспомнить, что светские аналоги стоили 10 копеек или около того. Восемь полос формата А3. С января 1991 года их число удвоилось – шестнадцать. Удвоилась и цена – 60 копеек.
Тираж в выходных данных не указан. Насколько я помню, 10 тысяч. Мелочь по сравнению с миллионными тиражами центральных газет. Но и с его распространением существовали трудности. На полки киосков «Союзпечати» изданию на первых порах никак не удавалось попасть, подписки не было. Газету развозили по храмам, которых в Москве в то время было около пятидесяти. В редакцию заходили курьеры из разных епархий. Так свежие выпуски появлялись в мегаполисах и крупных городах.
Сама редакция размещалась на Погодинской улице в здании по соседству с Издательским отделом. Здесь же находился и склад. Штат небольшой, хотя по нашим временам, не такой маленький: главный редактор, два помощника, ответственный секретарь и девочка-секретарь, три штатных журналиста и технический управляющий, на котором висели типография и распространение.
Главный редактор Борис Козлов – выходец из спецслужб, профессиональный журналист, долго проработавший в странах дальнего зарубежья. Он не совсем утратил связи с органами, хорошо представлял себе текущую повестку и красные линии, которые нельзя переступать. Козлов не был засланным казачком, дружил с председателем Издательского отдела митрополитом Питиримом (Нечаевым) и, оставаясь неверующим, видел в Церкви опору государственности.
И всё же Козлов оставался советским человеком, и многие штампы крепко сидели в нём. Помнится, он решил дать полосную статью против сионизма. Я попытался его отговорить, мол, времена изменились. «Борис Григорьевич, – убеждаю, – это скользкая тема». «Ты попал в скользкое место», – парирует он.
Во внутрицерковных вопросах главный редактор плавал. Ему в качестве советников митрополит Питирим прикомандировал двух своих сотрудников – Валентина Лебедева и Александра Макарова, впоследствии ставшего клириком. Прикомандированные стояли на консервативных позициях, поэтому в освещении внутрицерковных проблем и в постановке вопроса богослужебных реформ «Вестник» не преуспел. Акцент ставился на том, как было до октябрьской катастрофы: стилизация сопутствовала первым опытам новой церковной журналистики.
Помню, как после обеда два заместителя главного редактора прогуливаются вокруг Новодевичьего монастыря, который находится в двух минутах ходьбы от «Погодинки», и беседуют о творчестве Шмелёва и Зайцева или о том, как постились во время оно. Конечно, говорилось и о многом другом, но не для посторонних ушей.
В те достославные времена на работу принято было ходить каждый день, и никакие вздохи по поводу того, что надо «отписаться», в расчёт не брались. Ходили. Хотя и приезжали в офис не рано, а чаще всего к обеду. В Издательском отделе работала бесплатная столовая, готовили отменно, и грех было опаздывать.
Уже после обеда и прогулки начиналась работа: встречи с авторами, телефонные звонки, организация круглых столов, расшифровка записей, вычитка отпечатанных на машинке материалов, вёрстки. На кухне – чай. Душевные разговоры с секретаршей.
Газета отчасти ориентировалась, что вполне понятно, на «Журнал Московской Патриархии». Журнал состоял из церковного официоза – сообщений о заседании Синода, о встречах с иностранными религиозными деятелями, об архиерейских хиротониях и кадровых перестановках. Его дополняла информация о почивших. Плюс какие-то проповеди. Плюс дореволюционные перепечатки. Плюс, совсем немного, свежие материалы – репортажи из епархий, рассказы о культурных и миротворческих акциях.
Помимо старой начинки в «Вестнике» появилось что-то новое, обращённое к меняющемуся миру. Условно говоря, это новое можно было разложить по трём полкам.
На одной лежало то, что было связано с политикой. Церковь стремилась освободиться от пут атеизма. И, прежде всего, в области законодательства. У приходов и монастырей не было юридического лица, а без него невозможно было вести нормальную хозяйственную жизнь: слишком многое зависело от прихотей уполномоченных Совета по делам религии. Освобождаясь от последних, Московский патриархат добивался изменений в сфере законодательства. В «Вестнике» стали появляться статьи, где говорилось о правовом положении Церкви, о том, что она может сделать в социальной сфере, если искусственные ограничения будут сняты.
На второй полке находились материалы о социуме. Могут ли быть христианские партии и, если могут, то какие? Имеют ли право родители воспитывать детей в религиозном духе и что они для этого должны сделать? В праве ли верующие терпеть названия городов и улиц, носящих имена безбожников-революционеров? Кому принадлежат церковные строения, часто превращённые государством в руины. Эти и подобные темы появились в печати.
Беру в руки №7 за 1989 год. Первая полоса. «Город, как твоё имя?». Вопрос звучит на фоне фотографии Троице-Сергиевой лавры. Сергиеву Посаду тогда ещё не вернули историческое название.
А вот №12. Материал круглого стола об организации воскресных школ при храмах. В разговоре принимают участие педагоги, учёные, клирики. Рядом статья «Вне храма икона умирает». Содержание ясно из названия.
Очень много публикаций, связанных с возвращением храмов. Практически в каждом номере. Газета и пишет о проблемах, и оказывает информационную поддержку. «Спасти и сохранить», – вот словосочетание, которое сопутствует законным требованиям церковного народа. Но восстановить разрушенное непросто. И в «Вестнике» появляются просьбы о помощи с указанием счёта для пожертвований. Рассказывается о добровольцах, едущих в места, где нужны их руки: газета становится центром многих церковных инициатив.
Там, где Церковь, там и культура. Это третья полка, на которой тоже много чего лежит. Церковные песнопения, живопись, духовная поэзия и проза, театр, кино – что только не попадает в поле зрения авторов.
Часто культура помогает войти людям в Церковь, принять крещение. Она неотделима от оглашения. На страницах газеты мы встречаем имена С.С. Аверинцева, Ю.М. Кублановского, А.М. Копировского и других деятелей культуры. Известные священники, настроенные на диалог с миром, печатают свои статьи, дают интервью, говорят проповеди. Миссионерский запал издания очевиден. Но очевидны и трудности.
Газета не может свободно говорить обо всех церковных проблемах, касаться всех сторон церковной жизни, связанных, среди прочих, с сотрудничеством духовенства с безбожной властью, с «сергианством». Внешняя цензура заменена цензурой корпоративной. О покаянии «своих» речи нет.
Даже самые, казалось бы, бесспорные темы имеют свои оборотные стороны, о которых непросто сказать. «Верните иконы в Церковь», – говорят прихожане. А как быть с древностями, которые от неправильного хранения погибнут? «Дайте нам возможность воспитывать детей в православии», – требует церковный народ. Но значит ли это, что все дети должны изучать основы православной культуры? «Не надо учиться у чародеев», – заявляют борцы с суевериями. Однако скоро эти поборники чистоты начнут шельмовать сектантов и спровоцируют государство на жёсткое отношение к иеговистам и другим инаковерующим.
Возникают новые проблемы. Журналисты видят – и не очень понимают, куда это ведёт. Замечают, но не всегда делают должные выводы. А советское прошлое близко. Оно напоминает о том, что в религиозных катакомбах верующие были гораздо терпимее друг к другу. Тема чародеев не могла заменить вопроса: как жить не по лжи? Тогда второстепенное не становилось на главное место. Зачем размениваться на мелочи? Крест Христов – орудие нашей победы.
Церковная журналистика пишет о многом, но вопрос, как при этом не забывать о главном, не впадая в ложный пафос и проповедь, остаётся. Ведь любой ответ на него не снимает самого вопроса, поскольку тема слишком сложна и многогранна, чтобы закрыть её одним росчерком пера.
Борис Колымагин
